Три дня Моник делала черновые эскизы к полотну и три дня отвергала их. Но на четвертый день что-то щелкнуло. Она экспериментировала с тремя символами адинкра. Один из них напоминал два скрещенных изогнутых клинка, но в то же время был немного похож на церемониальную маску. Это навело ее на мысль, и она принялась разворачивать адинкру, пока та не приняла вид мощной абстрактной формы. Просматривая свои эскизы, Моник ощутила приятное возбуждение. Могло что-то получиться. Она представила себе большое полотно, написанное черным цветом для придания большей выразительности, и вокруг можно поместить некоторые другие символы, развернуть их, чтобы они сочетались с ее новым паттерном, сделать их окантовкой для основной формы.
Впервые за несколько лет с удовольствием работая для себя, Моник принялась за полотно.
В последний раз я видел Моник несколько недель назад. Я был занят, но это меня не оправдывало. Я знал ее довольно хорошо и понимал, как она воспримет то, что я оставил ее в неопределенности. Она будет пребывать в состоянии активного недовольства, а значит, мне надо быть начеку, если она вздумает огреть меня. Моник бьет так, что искры из глаз сыплются.
Итак, я подошел к ней осторожно и бесшумно. Окно у нее опять было открыто, что мне очень понравилось. Проскользнув внутрь, я сразу же увидел ее у мольберта, что меня немного разозлило. Я понимаю, что надо было связаться с ней, чтобы она не взбесилась. Но все же я не мог поверить, что она возьмет другую работу, которая может помешать моей. И вот пожалуйста, она работает над новым проектом.
И поскольку я разозлился, то решил подкрасться к ней, хотя поначалу не собирался. Я подумал: если я напугаю ее и она испортит полотно, то и поделом ей. Может, это очередная чертова Кассат или что-то типа того.
Но, подобравшись ближе и увидев, чем она занимается, я понял, что это не похоже на ее прежние работы. Прямо в центре полотна начал вырисовываться крупный мощный образ. Очевидно, это было абстрактное изображение, но что-то в нем показалось мне знакомым. Я подошел ближе, оказавшись прямо у нее за спиной, и посмотрел более пристально. В центре полотна пересекались две большие темные полосы. Я узнал в них что-то западноафриканское…
– Адинкра! – наконец узнав изображение, вслух произнес я.
Моник подпрыгнула вверх фута на три. До чего ж это было здорово!
– ТВОЮ МАТЬ, Райли! – завопила она, когда ее ноги вновь коснулись пола. – Христом Богом клянусь, я
Я знаю, нехорошо с моей стороны находить удовольствие в том, чтобы напугать кого-то до смерти, но Моник в гневе выглядела такой чертовски горячей, что я не удержался от улыбки. Вовремя вспомнив о ее кулаках, я отступил назад. Я точно услышал, как в том месте, где только что была моя голова, просвистел звук от удара.
– Эй-эй, полегче! – выставив вперед обе ладони, воскликнул я.
– Я снесу твою долбаную голову – так меня напугать!
– Я не собирался, – отозвался я. – Но потом увидел, что ты работаешь на кого-то другого, и подумал…
– На СЕБЯ, придурок! – вспылила она, размахнувшись еще раз, но опять промазав. – Я пишу для
– Господи, притормози, я теряю нить. Картина оригинальная?
– Будет, – сердито сказала она. – Если я когда-нибудь ее закончу.
– Так, значит, вот чем ты хочешь заниматься. – Я пожал плечами. – Пожалуй, попрошу Тони Гао помочь мне в моем деле.
– Сделаешь это – и я в самом деле убью тебя. Блин, я уже несколько чертовых недель валяю дурака! Жду, пока ты… Черт побери, Райли, я отказалась от полудюжины предложений, и ни одного долбаного слова от тебя!
Она здорово злилась, но не пыталась врезать мне. Я подумал, что угроза миновала, и пододвинулся ближе.
– Мне очень жаль, Моник, – искренне произнес я. – Все немного усложнилось. – Я пожал плечами. – Но это не важно, все хорошо. Мы готовы начать.
– Здорово! Замечательно! Мы, блин, готовы, на хрен, начать! – прошипела Моник. –
Сама мысль об этом захлестнула меня волной возбуждения, я закрыл глаза и на миг отдался ощущению.
– Райли, черт возьми, перестань! Ты пугаешь меня. Я никогда не видела тебя таким. В чем дело, блин?
Открыв глаза, я взял ее за руку. Ее рука до плеча покрылась «гусиной кожей». На этой девушке даже «гусиная кожа» выглядела привлекательно.
– Моник… – начал я.
Собственный голос показался мне странным, словно я проглотил что-то не то. Мне было наплевать – это должно было случиться. Все, что я наметил, все, что сделал, чтобы план сработал, – все было на месте. Я видел, как все складывается, и это наполняло меня какой-то безумной радостью, никогда прежде не испытанной. И когда я получу от Моник последний объект…
Я вздрогнул. Она тоже вздрогнула.