И когда чиновники вышли из пивного зала к гардеробной, то шуба действительного статского советника Антон Антоныча Сквозник-Дмухановского на лисьем меху, с бобровым воротником и цилиндром из того же… впрочем, мы уже об этом говорили, вызвала у них классовую ненависть. (Пиво всегда вызывает в русском человеке классовую ненависть. Как, впрочем, и другие напитки. И не напитки – тоже. У нас такое ощущение, что русскому человеку уже при рождении отвешивают в нагрузку классовую ненависть.)
Короче говоря, по выходу из пивной, чиновники отметелили Антон Антоныча и реквизировали шубу, отдав ее самому тохонькому из них по имени Акакий Акакиевич. А уже позже ее у Акакия Акакиевича выиграл в штосс Нос майора Ковалева и сменял ее у зависшего в Петербурге по делу о криминальной торговле мертвыми душами малоросского помещика Ноздрева на зятя Межуева. А зачем Носу майора Ковалева зять Межуев, нам неведомо.
Так что, господа, завершив этот труд, мы пришли к выводу, что вся русская литература вышла не из «Шинели» Гоголя, а из пивной Ганса Фридриховича Кюхельгартена.
О, боги…
И как это всегда бывает после битвы, разобрать, какой труп – Свой, коего следует похоронить с надлежащими почестями и обрядами, чтобы дух его воспарил к Горним Высям, а какой – Чужой, чтобы дух его без очищаюх обрядов свергся в Сумеречные Глубины, было крайне затруднительно.
А это было важно.
Чтобы Свой там, в Горних Высях, проводил время с Богами в вечных пирах в антураже Юных Дев, покинувших сей печальный мир в состоянии набухшего бутона, сладко дрожащего в ожидании таинства превращения в цветок.
А Чужой бесконечным веками должен был в Сумеречных Глубинах ублажать старых ведьм, еще до смерти на Земле пораженных язвами и проказой, не получая собственного облегчения.
Из этих соображений избранных Юных Дев в ночь перед битвами уводили в Гору, где Жрец давал им чашу с Напитком Прощания, и они засыпали во времени и исчезали в пространстве, чтобы через другое время встретиться с убитым Своим и телом своим нетронутым, ласками своими, неопытными до потери сознания, словами своими, мелодически бессвязными, убить боль небытия и скрасить вечность.
А Ведьмы уходили из жизни сами в злобе от немыслимых страданий, и не спали от болей на протяжении вечностей в ожидании духа Чужого. Который чреслами своими только и мог утишить их страдания. Но так как бутон их ссохся, затвердел и превратился в закаменевшую завязь, мучения Чужого также длились на протяжении вечностей.
Так распорядились Боги.
Вот почему так важно было после битвы распознать трупы Своих и Чужих. А сделать это было крайне затруднительно, потому что бьющиеся в битвах, за некоторыми мелкими отличиями, в основном не отличались друг от друга. Потому что то Одни бились с Другими, то Другие – с Третьими, то Одни объединялись с Третьими и бились с Другими, то Другие разделялись на Четвертых и Пятых, которые начинали биться друг с другом, то в толковище вступали Шестые, отпочковавшиеся от Одних, чтобы схлестнуться с Четвертыми и Пятыми… И так далее и тому подобное.
И по окончании Последней Битвы произошла великая путаница.
В одно и то же время Свои для Других оказались Чужими, Третьи стали Чужими для Пятых и Своими для Шестых. И все вместе стали Чужими для Первых, которые в то же самое время через Других стали Своими для половины Четвертых и одной шестой Пятых…
И трупов образовалось немерено. И возник казус.
Стало непонятно, кого – в Горние Выси, а кого – в Сумеречные Глубины.
Кому доставлять свежие нераспустившиеся бутоны, а кому – закаменевшую завязь.
Кому – вечный оргазм, а кому – такой же сухостой.
Потому что все считали себя Своими, а всех остальных Чужими.
Другими словами – Чужими стали все!
И битвы перенеслись в Горние Выси и в Сумеречные Глубины. Сколько трупов превратилось в трупы по второму заезду. Сколько Юных Дев осталось Девами, сколько старых Ведьм также осталось Девами. Сколько не состоялось оргазмов. Уму непостижимо.
И только Сухостой процветал.
Боги охренели.
И уничтожили всю эту долбанутую Землю…
Вот такой вот получился печальный рассказ.
– Ну, чо смотришь? Давно в табло не получал?!
Репетиция оркестра
– Нет, Аристарх Прасковьевич, здесь, батенька, попробуйте чуть потоньше.
– Тирим-бим, тирим-бим, тереб-тарим-тари-там…
– Уже лучше… А если пятую скрипку убрать?
– Тирим-бим, тирим-бим, тереб-тарим-тари-там…
– Всё равно струн нет…
– Тирим-бим, тирим-бим, тереб-тарим-тари-там…
– Тирим-бим, тирим-бим, тереб-тарим-тари-там…
– Унесите второй кларнет.
– Тирим-бим, тирим-бим, тереб-тарим-тари-там…
– Это ж надо! Безрукий кларнетист…
– Тирим-бим, тирим-бим, тереб-тарим-тари-там…
– Пианист, выньте беруши!
– Тирим-бим, тирим-бим, тереб-тарим-тари-там…
– Беруши вынь, сука!
– Тирим-бим, тирим-бим, тереб-тарим-тари-там…
– Из ушей, кретин!
– Тирим-бим, тирим-бим, тереб-тарим-тари-там…
– Саксофонист, распрями саксофон!
– Тирим-бим, тирим-бим, тереб-тарим-тари-там…
– Идиот, это шутка такая! Давай соло на два квадрата.
– Тирим-бим, тирим-бим, тереб-тарим-тари-там…
– Тирим-бим, тирим-бим, тереб-тарим-тари-там…