Большая Медведица

— Да нормально, нормально, — ответил за него Григорьевич, — отвяжись ты от человека, он уже прикидывает с чего книгу начинать.

— Какую книгу?

— Как она называется? — пихнул Олега локтем в бок Ушатов.

Ни о какой книге, конечно, и мыслей не существовало, но Святой поддержал Григорьевича.

— «Большая медведица».

***

Эдька «парился» в карцере, никого к нему не подсаживали. Слепого, после того, как у него кончились выписанные сутки, подняли на корпус, а вот Эдика не шевелили и месяц он уже ни с кем не общался. Да и желания особого видеть кого-нибудь, или слышать не было. И когда его выкрикнули на этап, он равнодушно покидал в сумку незамысловатые арестантские пожитки и пнул в решетку.

— Собрался.

На продоле Эдьку заковали в «браслеты» и повели в дежурку, где дымили дешевыми сигаретами РУОПовцы. Некурящий Вьялов от своих подчиненных держался в сторонке.

— Здорово, Эдик.

— Здравствуй, Александр Васильевич.

— Что такой смурной?

— Да настоебенило все, если побегу, шмальни мне в башку, чтоб не мучился.

— Ты прекращай ерундой маяться. Тебе еще жить да жить. Рано на себе крест ставить.

— Куда вы меня, в Улан-Удэ?

— В Читу пока, а там видно будет.

Час лета Эдик проспал в мягком кресле «ТУ-134». В аэропорту их встречали Кладников и, только возвратившийся из Хабаровска, Ушатов.

— Плохо себя чувствуешь, Иконников?

— Угадал, Виктор Лаврентьевич, но врача не нужно, все равно он не поможет.

Две «жиги», поднимая снежную пыль, резко понеслись от самолета. Эдька опять кемарил. Ушатов включил рацию.

— Сергей Николаевич, минут через пятнадцать мы будем на месте, у нас все нормально.

— Иконников как?

— Выглядит неважно, сейчас спит.

— Приедете, поднимай его сразу ко мне.

— Понял, конец связи.

Звезды усыпали небо, когда ворота Управления министерства безопасности, пропустив «Жигули» в ограду, плотно закрылись.

— Вылазь, Эдик, — расстегнул на его руках «браслеты» Вьялов, — постой маленько, подыши.

Из дверей вышел в одной рубашке молодой черноусый парень.

— Давайте к Грознову, мужики.

— Здороваться нужно, Сизов.

— Извини, Лаврентьевич, не разглядел в темноте.

— Пока Эдик дышит, травани что-нибудь новенькое.

— Сейчас сделаем, — потер руки Серега. — На проезжей части улицы лежит пьяный мужик. К нему подходит милиционер: «Гражданин, вставайте!» — «А где я нахожусь?» — «У Нарвских ворот». — «Слушай, сделай доброе дело, закрой их, а то страшно дует!».

— Зря ты, Сизов, в наш огород камни кидаешь, — погрозил ему Вьялов.

— Виноват, исправлюсь. Ну, пошли.

— Садись, Эдька, — пригласил его Грознов — Ушатов останься. Понимаю, что устал ты от всего, поэтому сразу к делу. Олег дал показания.

— Не верю. Сам загружусь, про брата ничего не расскажу.

— Грузиться не надо, Эдик, нужна правда.

— Не получится, — мотнул головой, — с Олегом встретиться дайте.

— Нельзя, это противопоказано, но, учитывая, что ты родной брат Олега и он для тебя авторитет, одну штуку сейчас провернем, но при условии, что ты не расскажешь про это Кунникову. Покурите, — он вышел в коридор.

— Игорь Валентинович, — заглянул Грознов в кабинет следователя, сидящего в клубах сигаретного дыма и печатающего что-то на машинке, — дай, пожалуйста, видеокассету самую первую, где Иконников показания дает.

— Зачем? — подозрительно глянул Кунников.

— Проверить надо качество записи.

— Надолго? — бряцая ключами, открыл он сейф.

— Через тридцать минут верну.

— Сделаем так, Эдик, сейчас я дам тебе посмотреть запись всего одну минуту, это все, что я могу, — он ткнул кассету в видеомагнитофон.

Эдька увидел на экране телевизора лицо брата и внимательно слушал, что тот говорит. Прошла ровно минута, потух экран.

— Поехали, Сергей Николаевич.

— Не понял?

— Давайте, говорю, следователя.

Грознов поднял трубку.

— Игорь Валентинович, придется тебе, родной, опять до утра пахать.

— Что случилось?

— Иконников показания давать согласен.

— Сергей Николаевич, ты, что ему кассету показывал? — расстроился следователь.

— Валентинович, когда я ее взял?

— Минут пять назад.

— Вот и вывод, не мог я ему трехчасовую кассету за две минуты прокрутить, она в фотолаборатории. Ты вроде как не рад, что Иконников заговорил?

— Извини, Николаевич, устал, как собака, сейчас в туалет схожу, умоюсь и позвоню, сиди на телефоне.

Восемь дней Эдька давал показания и выезжал со следственной бригадой на места убийств и вооруженных ограблений, совершенных им в составе банды. Двадцать девятого вечером к нему в камеру пришел Грознов.

— Завтра летите, Эдька.

— Куда хоть, Сергей Николаевич?

— В Хабаровск, в тюрьму КГБ. Олег там.

— Может, с ним посадите.

— В одну камеру не могу, Эдик. Показаний у вас много. Следствие установит объективность того, что вы рассказали, если будут расхождения, то сделают вам очную ставку и только потом следователь может поместить вас в одну камеру. Ну, до свидания, к пяти утра будь готов. Поедешь с Шульгиным, Краевым и Сизовым.

— Будь здоров, Николаевич.

***

Поле показаний братьев, Грознов с Ушатовым хоть и с трудом, но нашли в первомайском заброшенном карьере схрон с взрывчаткой, вторую ее половину искали в Чите.