Большая охота

Далее, командование переходит к прапорщику Оладьину. Я пока остаюсь здесь. И мне нужны добровольцы… А ну, два шага назад шагом – марш! Что за самодеятельность? Я еще не договорил… Со мной пойдут три-четыре человека из Первого Состава и две пятерки, командиры которых вытянут жребий. «Куркули» с МГ-шниками в конкурсе не участвуют! Лучше подумайте, как будете свои трофеи тащить. Что положите на повозку, а что в своих ручках цепких и загребущих потащите.

Так, ветераны, чтобы не было обидно, пойдут поровну казаки и «артельщики». Семен, Гордей, два шага вперед!.. Михалыч, мне нужен Андрейка-Зингер со своей «швейной машинкой»… и кто-нибудь пошустрей и поизворотливей. Еще раз повторяю для особо сообразительных: готовимся к маршу. Командиры групп – ко мне, остальные – разойдись!..

Пока рота готовилась, появились Стефанов и Синельников с радостной новостью, что весь пироксилин, который нашли, благополучно развезли по назначенным местам, туда же последовали и по два фугаса с проводами для надежности. Прапорщик Бер сумел припахать часть своих саперов, и сейчас минирование идет полным ходом, помощь нужна только в вытягивании проводов через колпаки вентиляционных труб и прокладке их до укрытия. Вот и хорошо! Пока они там мудрят, надо успеть вывести свою роту и батальон Федоренко за пределы крепости, тем более, что гансы не торопятся заканчивать артподготовку, наоборот, огонь усиливается, и, что самое неприятное, в дело вступили крупнокалиберные батареи… Все, прибежал посыльный от дунайцев, пора выходить…

* * *

Уже почти стемнело, когда наша сборная колонна подтягивается к воротам крепости и штабс-капитан Волгин, возглавляющий передовое охранение, властно подает команду «Открывай!» наряду жандармов, контролирующих выход.

Только вот вместо ожидаемой суеты и скрипа раскрываемых створок раздается шум спора и, среди прочих слов, в том числе и не совсем цензурных, извергаемых выведенным из себя артиллеристом, прозвучало: «Не могу, вашскородь, хочь убейте – не велено выпускать». Зря он это пищит. Иван Георгиевич сейчас его прибьет, а все остальные подтвердят, что все было по обоюдному согласию. Оперативно подтягиваюсь к месту баталии, ибо хорошо знаю о тех теплых чувствах, которые питают офицеры Русской императорской армии к жандармским чинам, тем более что здесь «качает права» всего лишь унтер. Увидев меня, последний обрадовался, что смог сохранить своё лицо в прямом и переносном значении. Штабс-капитан уже натянул перчатки, и можно было ожидать хрестоматийной фразы «Будешь замечать офицера, скотина!», сопровождающейся определенным действием.

– Ваше благородие, дозвольте обратиться, унтер-офицер крепостной жандармской команды Оглоблин. – И после разрешающего кивка, продолжает: – Не вы ли будете подпоручиком Гуровым? Вас к себе просят сам начальник команды штабс-ротмистр Мазепенко.

– Увы, любезный, не имею времени визиты делать. На войне и на пожаре каждая минута на вес золота. Открывай ворота!

– Так, вашбродь, далеко ходить без надобности. Штабс-ротмистр, они туточки – в караулке, уже с час вас ожидают.

А это уже интересно, «сам начальник команды» меня ждет. Вероятно, жандармы уже получили приказ от Бобыря: «имать и не пущать». Чуть повернув голову, насчитываю человек двадцать в жандармских мундирах, почти вся команда собралась. Из оружия – только револьверы. Против моих, даже не считая присоединившихся дунайцев, абсолютно не пляшут. Стоит только свистнуть, и через минуту здесь будут лежать жандармские тушки, останавливает только одно – это свои, русские, и они выполняют приказ.

Возвращаюсь к колонне, надо предпринять кое-какие меры безопасности.

– Господа офицеры, строй не распускать! – И, чуть тише, даю некоторые дополнительные указания Оладьину и Михалычу. В результате которых, естественно и совершенно случайно, в сторону жандармов направила мадсены пара пулеметных расчетов, изготовившихся «по-вермахтовски», а несколько казаков незаметно направились «до ветру» в сторону караулки.

– Добро, Оглоблин, веди меня к своему начальнику…

Зайдя в небольшую комнатушку, чуть было легкие не выплюнул. Так же и задохнуться можно! После вечернего, прохладного воздуха меня встречает сизая пелена табачного дыма. За столом, освещенным огнем керосиновой лампы, положив подбородок на руки и ухитряясь при этом еще и курить, сидит весьма упитанный, с вислыми усами а-ля Мазепа, жандармский офицер. Увидев меня, сует папиросу в пепельницу, изображает вставание со стула и произносит:

– Если не ошибаюсь, подпоручик Гуров Денис Анатольевич?

– Да, подпоручик Гуров, командир Особого партизанского отряда. С кем имею?..

Небрежным движением руки штабс-ротмистр отпускает своего унтера, мнущегося в дверях. Тот захлопывает за собой дверь, причем так быстро, что по комнате проносится легкий ветерок, вихрящий облака никотина и смахивающий со стола пару листов исписанной бумаги. Жандарм моментально их ловит и кладет на место. А пухлячок, не такой уже и тюфяк, каким выглядит на первый взгляд.