Большая охота на акул

Я упоминаю источники только потому, что, на первый взгляд, в этой истории нет никакого смысла. Но ни одна из статей, опубликованных в день оглашения договоренности Форда с Никсоном в нью-йоркских или вашингтонских газетах, тоже смысла не имеет – в основном потому, что в Вашингтоне, если кто-то не хочет, чтобы его нашли, отыскать его в воскресенье крайне трудно, и это относится практически ко всем здравомыслящим людям, кроме одного, кто собирает пресс-конференцию в половине одиннадцатого утра, чтобы с каменным лицом пробубнить заявление, от которого, как ему прекрасно известно, половина страны будет к вечеру стоять на ушах. Но к вечеру версия амнистии по Форду уже разнеслась на всю страну по радио, пока разъяренные редактора Times, Post и Star еще пытались выковырить своих лучших «ищеек» из загородных домиков в горах Виргинии или на побережье Мериленда.

* * *

Звонок Така я помню смутно. Всего за пять часов до него я отрубился в ванне после эдак ста тридцати трех часов непрерывной работы над текстом, который таскал за собой уже два месяца, переписывал потрепанные блокноты на арендованных пишмашках в номерах отелей от Ки-Бискейн до Лагуна-Бич, регулярно мотался в Вашингтон, чтобы прикинуть уровень напряженности и раскладку по времени, а потом опять в Чикаго или Колорадо… и снова в Вашингтон, потому что заглушки, наконец, сорвало все разом в начале августа, когда Никсон вдруг сломался и ушел, нанеся мне удар перед самой сдачей материала, и я оказался на грани истерической усталости, когда с воем требуешь амфетаминов, и был выжат настолько, что помочь мне могла бы лишь самая экстремальная химиотерапия.

Чтобы оправиться от коллапса такого масштаба, требуется около месяца и по меньшей мере еще год, чтобы избавиться от воспоминаний. Сравнить такое можно лишь с долгим-предолгим мгновением невыразимой печали, какую испытывает тонущий в те последние секунды, когда тело еще борется, но разум уже сдался, – ощущение полнейшего поражения и ясное его понимание, от чего последний миг перед утратой сознания кажется почти мирным. Спасение в такой момент гораздо болезненнее смерти в воде: с выздоровлением возвращаются ужасные воспоминания о том, как силился вдохнуть.

Именно такое чувство возникло у меня, когда Так разбудил меня в то утро сказать, что Форд даровал Никсону «полую и безоговорочную» амнистию. Я только что написал длинный и временами даже внятный анализ того, как Никсон сам загнал себя в угол и почему очевидно, что вскоре его привлекут к суду и вынесут обвинительный приговор за «помехи правосудию», а тогда Форд его помилует – по многим причинам, с которыми я не мог согласиться, но о которых Форд уже заявил так твердо, что нет смысла об этом спорить. Логику приговора, обрекающего Никсона на год в одной камере с Джоном Дином, было бы трудно опровергнуть как с юридической, так и с этической стороны, но к тому времени я уже достаточно хорошо разбирался в политике, чтобы понять, что Никсону придется признать себя виновным, скажем, в изнасиловании и убийстве сына республиканского сенатора, прежде чем Джеральд Форд даже задумается о том, чтобы позволить ему провести сколько-то дней за решеткой.

С этим я более-менее смирился. Приблизительно так же, как после полутора лет лихорадочной борьбы за устранение Никсона смирился с мыслью, что Джеральд Форд может делать практически все, что пожелает, лишь бы оставил меня в покое. Уже через несколько часов после отставки Никсона мой интерес к внутренней политике катастрофически увял.

Пять с половиной лет я смотрел, как банда гангстеров-фашистов обходится с Белым домом и механизмом федерального правительства в целом как с завоеванной империей, которую полагается грабить на потребу желаниям или капризам победителей, и перспектива безобидного, недалекого придурка вроде Джерри Форда с надзирающим за ним осторожным Конгрессом на два года или даже на шесть лет принесла желанное облегчение. Даже зловещее видение – вице-президенту Нельсону Рокфеллеру всего один шаг до президентского кресла – не слишком меня волновало.

После более десяти лет гражданской войны с Белым домом и всеми свиньями, которые там жили или работали, я был готов оправдать за недостатком доказательств обратного почти любого президента, который вел себя хоть сколько-нибудь по-человечески и у которого хватало здравого смысла не расхаживать на публике со свастикой на рукаве.

* * *

Кажется, я что-то подобное написал после ухода Никсона. Теперь оставалось по долгу службы исписать достаточно страниц, чтобы оправдать расходы, которые накопились, пока я гонялся за ним по всей стране и глядел, как он все глубже и глубже увязает в болоте собственных экскрементов. На ранних стадиях панихиды был несомненный кайф в том, чтобы смотреть, как Конгресс неохотно собирается на титаническую битву с Ричардом Никсоном и его личной армией «водопроводчиков», захвативших всю исполнительную ветвь власти.