Большая охота на акул

– Уик-энд будет сущий ад, – сказал мне накануне вечером Оскар. – Стоит Корки появиться в городе, моя квартира превращается в гребаный зоопарк. Чтобы поспать, приходится перебираться в мотель. Черт, не могу же я ночь напролет спорить о радикальной политике, когда наутро мне надо быть в суде. В любое время суток заявляются совершенно незнакомые мне типы с безумным взглядом. Тащат с собой вино, косяки, кислоту, мескалин, пушки… Господи, Корки на такой риск не посмеет пойти. Он уже приехал, но я не знаю, где он остановился. Поселился в каком-то треклятом «Холидей-Инн» или вроде того милях в пяти за городом на Роузмид, но никому не говорит, где именно, даже мне, своему адвокату. – Он улыбнулся. – А вообще умно придумано, потому что знай я, где он остановился, могу приехать как-нибудь ночью, весь издерганный, с воплями, мол, давай утром объявим всеобщую забастовку или еще с какой-нибудь опасной хренью, а это его до чертиков напугает.

Он покивал, лениво улыбаясь в стакан.

– Правду сказать, я подумывал о призыве ко всеобщей забастовке. В настоящий момент движение так чертовски расколото, что ему любая акция на пользу. Ага, может, мне стоит написать для Корки речь в таком духе, потом созвать на завтра под вечер пресс-конференцию в «Серебряном долларе», – горько хохотнув, он заказал еще одну «Кровавую мэри».

Акоста держит практику в баррио вот уже три года. Я познакомился с ним незадолго до того, как он ее открыл, в другую эпоху, – тут она значения не имеет, разве только будет нечестно рассказывать историю до конца, нигде не упомянув – для протокола, – что Оскар старый друг и временами противник. Помнится, мы познакомились в баре «Дейзи Дак» в Аспене, когда он притопал к моему столу и начал разглагольствовать о том, как «разнести систему как сноп дешевого сена» или еще что-то в том же духе. А я подумал: «Ну вот, опять свихнувшийся на чувстве вины юристик-неудачник из Сан-Франциско, очередной болван, объевшийся тако и возомнивший себя Эмилиано Сапатой».

Ничего страшного, но раскаленным летом 67-го в Аспене было довольно напряженно. То была эпоха «Сержанта Пеппера», «Surrealistic Pillow» и первоначального «Buffalo Springfield». Год для всех выдался хороший, во всяком случае для большинства. Были, как водится, исключения. Одним был Линдон Джонсон, другим – Оскар Акоста. По совершенно разным причинам. Не самое лучшее лето ни для президентов США, ни для рассерженных мексиканских юристов из Аспена.

Оскар надолго не задержался. Некоторое время мыл посуду, работал на стройке, пару раз выводил из себя окружного судью, потом подался в Мексику «образумиться». Потом мне вдруг сказали, что он работает в офисе федерального защитника в Лос-Анджелесе. Дело было под Рождество ?8-го – не лучший год для кого бы то ни было, кроме Ричарда Никсона и, возможно, Оскара Акосты. Потому что к тому времени Оскар начал уже выходить на собственную дорогу. Он был единственным в Америке «адвокатом чикано», как объяснил мне в письме, и этому радовался. Все его клиенты были чиканос, к тому же большинство, по его же выражению, «политические преступники». И если они виновны, то только потому, что «делали то, что нужно сделать».

Отлично, сказал я. Но, честно говоря, меня не слишком. зацепило. Поймите меня правильно, я был за, но лишь в рамках личной дружбы. Большинство моих друзей заняты чем-то странным, чего я, по сути, не понимаю, – и, за несколькими постыдными исключениями, я всем желаю удачи. Кто я такой, в конце-то концов, чтобы говорить другу, что ему не надо менять имя на Оливер Хай, избавляться от семьи и становиться членом сатанистского культа в Сиэтле? Или спорить с другим другом, который хочет купить одноразовый «ремингтон файерболл», чтобы с безопасного расстояния отстреливать копов?

Ладно, отлично, говорю я. Никогда не парь другому мозги по пустяку. И если твои личные тараканы временами отбиваются от рук, – ну, сам знаешь, что нужно делать.

И это более-менее объясняет, почему я вдруг ввязался в историю с убийством Рубена Салазара. В тот момент я был в Орегоне, точнее, в Портленде, где пытался освещать одновременно общенациональный съезд Американского легиона и скайриверский рок-фестиваль, и однажды вечером, вернувшись в свой тайный номер в «Хилтоне», я обнаружил «срочное сообщение», в котором меня просили позвонить мистеру Акосте в Лос-Анджелес.

Я удивился, как он сумел разыскать меня в Портленде, но почему-то догадался, из-за чего он звонит. Я видел утреннюю Los Angeles Times со статьей о смерти Салазара, и даже с расстояния в две тысячи миль от нее изрядно попахивало. Проблема заключалась не просто в попытках навести тень на плетень и не в дырах – подход в ней был неверным, да и вообще не ясно было что к чему.