Большая охота на акул (The Great Shark Hunt)

Но мы ошиблись, и напряжение в зале нарастало по мере того, как все больше людей это понимало. Очень немногие, если вообще кто-то, поддерживал Картера, когда он выиграл губернаторство, а сейчас, когда почти закончился его первый срок и закон не позволял ему баллотироваться снова, они полагали, что он чинно удалится и вернется к выращиванию арахиса. Если бы он избрал эту церемонию, чтобы объявить, что решил баллотироваться в президенты в 76-м, реакцией почти наверняка стала бы рябь вежливого смеха, потому что все бы поняли, что он шутит. Картер был сносным губернатором, и что с того? В конце-то концов, мы в Джорджии, а, кроме того, у Юга уже есть один губернатор, баллотирующийся в президенты. Весной 74-го Джордж Уоллес был фигурой национального масштаба. В 1972-м он уже основательно качнул лодку под названием Национальный номинационный комитет демократической партии, и когда заявил, что планирует сделать это снова в 76-м, его слова восприняли очень серьезно.

И я тоже, возможно, похмыкал бы с остальными, если бы Картер сказал что-то про президентство в начале своих «замечаний», но посерьезнел бы, если бы он сказал про него в конце. Потому что это была чертовски классная речь, и к тому времени, когда она закончилась, она проняла всех в зале. Никто как будто не знал, как к ней относиться, но собравшиеся вполне отдавали себе отчет, что именно услышали.

Я слышал сотни речей кандидатов и политиков всех мастей – обычно против моей воли и, как правило, по тем же причинам, по какой вынужденно выслушал эту, – но никогда не сталкивался с образчиком политического красноречия, который бы произвел на меня впечатление большее, чем речь Джимми Картера в то майское воскресенье 1974 года. Речь продолжалась сорок пять минут и пять раз резко меняла курс, пока аудитория смущенно перешептывалась и поднимала брови, а самое примечательное в ней то, что этот образчик ораторского искусства производит огромное впечатление и в том случае, даже если не веришь, что Картер был искренен и правдив во всем, что говорил. С точки зрения исключительно контекста риторической драматургии и политического театра она стоит в одном ряду с обращением к Конгрессу в 1951 году генерала Дугласа Макартура о том, что «старые солдаты никогда не умирают», которое до сих пор является шедевром психопатической ахинеи.

Но в зале было немало тех, кто поверил каждому слову и вздоху речи Макартура, и эти люди хотели видеть его президентом, – точно также, как многие, кто до сих пор сомневается в Джимми Картере, хотели бы сделать его президентом, если он сумет найти способ произнести осовремененную версию той речь по национальному телевидению. Вот черт, да пусть это будет та же самая речь: аудиторию страны, возможно, ошарашат упоминаниями давно забытых судей, преподавателей и захолустных залов суда Джорджии, но, думаю, речь как таковая произвела бы тот же эффект сейчас, как и два года назад.

Впрочем, на это мало шансов. И это приводит к другому примечательному аспекту речи на День права. Когда Картер ее произносил, она не наделала большого шума и впечатление произвела разве только на собравшихся, а те были скорее поражены и озадачены, чем воодушевлены. Они пришли не за тем, чтобы юристов разоблачали как участников тараканьей возни за сохранение статус-кво. Я сам до сих пор не знаю, как к ней относиться, и подозреваю, Картер тоже не вполне знал, о чем собственно приехал говорить. Письменного текста речи не существовало, не было репортеров, чтобы доставить ее в газеты, не было аудитории, жаждущей ее услышать, не было причины ее произносить – вот только Джимми Картера занимало несколько серьезных проблем, и он решил, что пора ими поделиться, нравится это аудитории или нет.

Подходим к другому интересному моменту. Хотя сейчас сам Картер говорит, мол, «это, вероятно, лучшая речь, какую я когда-либо произносил», но пока не выдал ничего похожего (даже не позаимствовал лучшие ее идеи и образы в своих нынешних речах), и его сотрудники придали ей столь малое значение, что единственная магнитофонная запись того выступления затерялась в архивах и до недавнего времени существовала лишь в копии, которую я успел сделать с оригинала. Два года я таскал ее за собой, проигрывая в самых невероятных ситуаций людям, которые смотрели на меня так, словно я окончательно рехнулся, когда я говорил, что им придется провести сорок пять минут, слушая политическую речь бывшего губернатора Джорджии.

Лишь когда в 76-м я приехал на первичные в Нью-Гэмпшире и Массачусетсе и стал давать слушать некоторым друзьям, журналистам и даже кое-кому из высшего эшелона сотрудников Картера, которые в жизни ее не слышали, Пэт Кэдделл заметил, что почти на всех, кто ее слушал, она производила столь же большое впечатление. Кэдделл договорился снять пятьдесят копий с моей записи, но и тогда никто в мозговом тресте Картера не мог понять, что с ними делать.