Большая охота на акул (The Great Shark Hunt)

Ворвавшись в бар «Дейзи Дак» в Аспене и объявив, что у него неприятности, которых мы все ждали. Он имел в виду, что безоглядно окунулся в политику конфронтации – причем на всех фронтах: в барах, в судах и, если необходимо, даже на улицах.

Уличные беспорядки Оскара не привлекали, но в барной драке он был сущий дьявол. Мексиканец весом в двести пятьдесят фунтов плюс ЛСД-25 – потенциально смертельно опасная угроза для всего, до чего он может дотянуться. А когда данный мексиканец к тому же еще и всерьез рассерженный юрист-чикано, не боящийся ничего, что ходит менее чем на трех ногах, и с де-факто суицидальноой убежденностью, что умрет в возрасте тридцати трех (в точности как Иисус Христос), у вас серьезная проблема. Особенно если гаду уже тридцать три с половиной, от кислоты у него едет крыша, под боком вечно размахивающий тесаком телохранитель-чикано, за поясом – «Магнум 357» и в довершение всего пугающая манера выблевывать фонтаны алой крови с крыльца каждые тридцать-сорок минут или всякий раз, когда злокачественная язва не способна больше справляться с неочищенной текилой.

Таков был Бурый Бизон в полном расцвете сил – воистину человек на все времена. Как раз на этом тридцать третьем году жизни он со своим верным телохранителем Фрэнком приехал в Колорадо, чтобы немного отдохнуть от изматывающей предвыборной кампании за пост шерифа округа Лос-Анджелеса, которую проиграл на миллион или около того голосов. Но и в поражении Оскар умудрился быстро обзавестись готовым политизированным электоратом в огромном баррио чиканос в Восточном Лос-Анджелесе. Даже самые консервативные «мексикано-америкацы» старого разлива вдруг стали называть себя «чиканос» и получали первую понюшку слезоточивого газа на демонстрациях La Raza, которые Оскар быстро научился использовать как дьявольский форум, где выставил себя новым рупором идей набирающего обороты движения «бурой силы», названной полицией Лос-Анджелеса более опасным, чем «черные пантеры».

На тот момент, возможно, так и было, но задним числом все видится несколько иначе, чем в 69-м, когда шериф посылал пятнадцать-двадцать вертолетных рейдов за ночь обшаривать крыши и задние дворы баррио мощными прожекторами, что доводило Оскара и его людей до приступов слепой ярости всякий раз, когда их – с косяком в одной руке и мачете в другой – выхватывал из темноты сноп ослепительно белого света.

Но это другая и очень долгая история. А так как я уже однажды ее написал («Странное громыханье в Атцлане», Rolling Stone, № 81) и по ходу дела мне едва не перерезали горло, думаю, сейчас мы без нее обойдемся.

Печальная повесть о том, как Оскар утратил расположение баррио, по сей день полнится враждой и гадкой паранойей.

Он был слишком ошеломлен, чтобы дать отпор в освященных временем традициях и манере профессионального политика. А еще он был на мели, разведен, в депрессии и публично опозорен настолько, что на волне его «ареста за превышение скорости и наркотики» даже нарики не брали его себе адвокаты.

Коротко говоря, ему и его мечте о «миллионе бурых бизонов» настал конец в Восточном Лос-Анджелесе. И в любом другом значимом месте, поэтому Оскар снова «свалил», опять же накачавшись кислотой.

Но…

Павлины на такой высоте не живут… Новый дом для Эбба Тайда, ложный рассвет в Атцлане и ожерелье личинок на шее толстого испашки из Ривербенка… Да сосут его душу пиявки, пока реки не потекут вспять от моря и ад не порастет травой… Бойся адвокатов-самозванцев с дарами ЛСД-25

Следуй по пятам за правдой, не то она выбьет тебе зубы.

Джордж Герберт. Jacula Prudentum

Не так-то легко сохранять серьезное лицо при мысли, что существует хотя бы какая-то связь между печальной участью Оскара и его пожизненной приверженностью истине любой ценой. Немало найдется людей, особенно в таких местах, как Сан-Франциско и Восточный Лос-Анджелес, которым ничего бы так не хотелось, как молотком выбить Оскару зубы за все и за каждую нелепую и дорогостоящую напраслину, какую он возвел на них в тот или иной момент, лихорадочно продираясь к своему месту под солнцем. Он никогда не отрицал, что он лживая свинья, которая ради благих целей пустит в ход любые средства. Иногда доставалось даже его друзьям. Но бывали времена, когда он воспринимал себя так же серьезно, как любой второразрядный Мао или Моисей, и в такие минуты способен 6ыл на редкие озарение и наивную благодать, которые иногда граничили с благородством. В лучшие времена танец Бурого Бизона не уступал танцу на ринге Мухаммеда Али.