Никакая теле- или прочая камера не передаст почти четырехмерной реальности тотального оголтелого насилия, какое видишь, слышишь и почти ощущаешь, внезапный «БАЦ», когда кулак Леона Спинкса в перчатке врезается в скулу Мухаммеда Али так близко от твоего собственного лица, что трудно не поморщиться или не отпрянуть. Когда за спиной у тебя зрители на двухсотдолларовых местах вскочили на ноги, топают и воют, требуя еще ливней летящего во все стороны пота, еще капель человечьей крови, которые падали бы на рукава и плечи спортивных кашемировых пальто от личного портного. А Леон дубасит снова, снова летят пот и кровь, какой-то псих, махавший кулаками у тебя за плечом, вдруг теряет равновесие и вмазывает тебе между лопаток, и ты летишь на копа, вцепившегося в передник ринга, тот в ответ злобно толкает тебя локтем в грудь, и следующее, что ты видишь, – ботинки, подпрыгивающие у тебя перед носом на бетонном полу.
«Ужас! Ужас!.. Уничтожьте всех скотов!»
Это сказал Миста Куртц, но умники обозвали его шутником… Хе-хе, старина Куртц, твой прусский юмор всегда до колик смешит.
На самом деле это сказал я. Мы с моим другом Бобом Арумом сидели в сауне оздоровительного спа в «Хилтоне» Лас-Вегаса, как вдруг дверь красного дерева распахнулась и вошел Леон Спинке.
– Привет, Леон, – сказал Арум.
Улыбнувшись, Леон швырнул через комнату полотенце на печь с раскаленными углями.
– Как жизнь, еврейчик? – отозвался он. – Слышал, ты слишком укурен, чтобы водиться с нами, повернутыми на здоровье.
Побагровев, Арум отодвинулся подальше в угол. Опять рассмеявшись, Леон вынул зубные протезы.
– Чертовы штуки слишком раскаляются, – рявкнул он. – Да и вообще, кому нужны гребаные зубы.
Он собирался еще поглумиться над Арумом, и тут я увидел свой шанс. Приняв что-то вроде стойки нападающего, я с силой врезал ему по ребрам. Он отлетел на горячие угли, и я влепил второй хук.
– О Господи! – взвизгнул Арум. – Кажется, что-то хрустнуло! Леон поднял взгляд. Он сидел на дощатом полу, лицо у него перекосилось от боли.
– Ну, – медленно сказал он, – теперь мы знаем, что ты не глухой, Боб.
Он опирался на обе руки, морщился при каждом вдохе. Потом перевел на меня тяжелый взгляд.
– Крутые же у тебя друзья, Боб, – прошептал он. – Но этот теперь мой.
Он опять поморщился, каждый вдох давался с болью, и говорил он очень медленно.
– Позвони моему брату Майклу, – велел он Аруму. – Скажи, пусть вобьет этому гаду в голову крюк и повесит его рядом с грушей, пока не поправлюсь.
Арум стоял на коленях рядом с ним, осторожно ощупывая грудную клетку. И тут я почувствовал, что прихожу в себя, но не в своей кровати. Внезапно до меня дошло, что случилось кое-что очень скверное. Первой моей мыслью было, что я отрубился от жары в парилке… Вот-вот, надо поскорей остыть в предбаннике… Смутное воспоминание о драке, но лишь как обрывок сна…
Или… ну… может, и нет. Когда в голове у меня чуть прояснилось и фигура Арума сфокусировалась – глазки выпучены, руки трясутся, пот из пор так и брызжет, – я сообразил: я вовсе не прихожу в себя лежа, а стою голым посреди жаркой, обшитой деревом комнатенки и, как зомби, сверху вниз смотрю на… ой, господи!… на Леона Спинкса!
А Боб Арум, по-лягушачьи выпучив глаза, массирует Леону грудь. С мгновение я только смотрел, а потом пораженно отшатнулся. Нет, подумал я, такого не может быть!
Но было. Окончательно придя в себя, я понял, что эта мерзость действительно происходит у меня на глазах. Арум стонал и трясся, его пальцы сновали по груди претендента на чемпионский титул. Леон опирался на руки, глаза у него были закрыты, зубы стиснуты, все тело одеревенело, как труп.
Ни один из них как будто не заметил, что я пришел в норму после – как потом диагностировал нервный врач при отеле – слабенького кислотного флэшбэка. Но и я сам это узнал много позже…
Высокий риск на нижнем пути, новенький на кривой дорожке… Пять миллионов долларов в час, пять миль до гостиницы смертников… Пэт Пэттерсон и дьявол… Еще ни один ниггер не называл меня хиппи…
ПРЕДБАННИК
«Когда на ринге стало тяжко, [Али] показалось, что перед ним распахнулась дверь, и он увидел, как за ней мигают неоном оранжевые и зеленые огоньки и летучие мыши дуют в трубы, аллигаторы играют на тромбонах, а еще он услышал крик змей. По стенам висели костюмы и странные маски, и если бы он переступил порог и к ним потянулся, то обрек бы себя на гибель».
Джордж Плимтон. Застекленная витрина
Была почти полночь, когда Пэт Пэттерсон вышел из лифта и направился по коридору к своему номеру 905, соседнему с номером Чемпа. Несколько часов назад они прилетели из Чикаго, и Чемп сказал, что устал и, пожалуй, завалится спать. Никаких полночных прогулок к фонтану Плаза за квартал от отеля, пообещал он. Не будет бродить по отелю и сцену в вестибюле не закатит.