Большая Ордынка

— Входите, входите. Совсем не поздно. Я еще и не собиралась спать.

Он переглянулся с приятелем недоумевающе — школьница, совершенная школьница. А девочка уже кофе им предлагает приготовить, усаживает. Квартирка однокомнатная, как гнездышко. И сама, как птичка, ну точно Чиж. Приятеля все это взвинтило — и уютная квартирка и что хозяйка оказалась такой девочкой. Он с ходу, как тетерев, стал перед ней токовать, так, что журналистка даже вроде бы как заревновала, не ожидала такого поворота. И Чиж смутилась, но мило так отшучивается, старается как-то все отрегулировать. Умненькая девочка. Но приятель прямо-таки осыпает ее комплиментами и даже вольностями. Глазки у Чижа заблестели, а журналистка мрачнеет. Тут, естественно, пришлось вмешаться, «заприходовал» Чижика на себя. Начал помогать ей по хозяйству, стол сервировали вместе.

Наконец все устроились в кухоньке, чокнулись, распили шампанское. Сидят очень уютно, разговаривают, кофе пьют, поцеживают коньяк. А время-то бежит, и уже очень поздно, и хоть завтра суббота, но, кажется, пора по домам. Только приятель и не собирается уходить. А Чиж, поди, с непривычки, от шампанского да коньяка, захмелела, и стало ей нехорошо.

— Вы меня извините, пожалуйста, я чуть-чуть прилягу.

Приятель говорит:

— Ей плохо, и оставлять ее одну никак нельзя.

А журналистка тянет его уходить. Ну, что тут будешь делать?!

Тогда Чиж говорит ей:

— Вы вдвоем уходите, а он может остаться.

Не убежишь ведь после этого. Приятель с журналисткой ушли. Он остался. Рядом с ней на диване пристроился и уснул, как провалился. Чертовская неделя перед этим была, напряженная — с совещания на совещание, несколько приемов, смертельно устал.

Утром просыпается. А Чиж рядом с ним в желтой пижаме лежит, оглаживает его лысеющую шевелюру, осторожно так, разбудить не решается. Он спросонья в ситуации не сразу разобрался. Растерялся и думает: «Черт возьми, не хватает мне налететь еще на несовершеннолетнюю». А она, будто мысль его поняла, и говорит так мило, так просто:

— Вы не бойтесь, я была замужем.

— Врешь!

— Правда, я была замужем.

— Сколько же тебе лет, Чиж?

— Уже двадцать шесть.

— О! В два раза меньше, чем мне.

И так уж была она с ним ласкова, так нежна, так внимательна, что он только диву давался. Ушел от нее днем: и галстук-то она ему поправляет, и щеткой пиджак ему почистила, и щеки-то ему ладошками разглаживает, чтобы получше выглядел он, старый греховодник. Удивительная девочка. И даже не спросила телефона, и свой не предложила. Смотрит сияющими глазками и все никак не может с ним расстаться. За что это ему такое, за какие добрые дела?

Приятель ему в понедельник на работу звонит:

— Ну, знаешь, ты орел! Отхватить себе такого ребенка… — понравилась ему Чиж, очень понравилась, сам бы был не против за ней приволокнуться, журналистка у него — так между прочим. Спрашивает: — Как провели время? Не очень ты ее разочаровал? — Надо же быть таким подковырой!

Он отвечает:

— Это ведь случай особый…

— Какой такой особый, не выдумывай. — Приятель еще долго не унимался, все уговаривал, чтобы он взял его к Чижу. Но, уж нет!

Ей он позвонил через неделю, дал девочке очухаться. И правда, может быть, в тот раз она не в себе была. Всякое ведь бывает. Но нет, ничего подобного. Голосок веселый, отвечает, что ждала и знала, что он обязательно позвонит.

— Почему это ты знала, Чиж, что позвоню? А вдруг бы и не позвонил?

— Позвонил бы. Я чувствовала.

Договорились встретиться. Ехал к ней и думал, надо бы что-то подарить. Но что? Куклу, больше всего бы подошло. Но нельзя, может еще обидеться. Цветов он женщинам вообще не дарил, это ему казалось смешным и неловким. Взял бутылку коньяку. А Чиж коньяк увидала и говорит:

— Больше этого никогда не делайте. У меня всегда найдется, чем вас угостить. Да и пить вам совсем неполезно.

Приняла как нельзя лучше.

— У меня для вас и подарок есть. Помните, вы сказали, что ищете лупу? Так вот, я вам ее достала.

Подумать только, достала ему лупу! Ни жена, ни сын не позаботились об этом, а она достала. И только потому, что он так, между прочим, сказал, что с глазами у него беда, и вот лупу где-то потерял, достать не может и теперь страдает. Она еще в тот раз с таким участием расспрашивала, что у него с глазами. А с глазами у него действительно дрянь, ранение на фронте. Бежал из окружения, под пулеметным огнем. А после войны у Филатова полгода слепым отлежал. Теперь — отголоски.

Так вот эта девочка все запомнила и лупу ему отыскала, хотя и не так-то просто найти хорошую лупу. Очень она его этим согрела, не ожидал он. Получилось, что через эту самую лупу сразу ее и разглядел.

— Ну, а если бы я никогда больше к тебе не пришел, чтобы ты с лупой делала?

— Пришли бы.

— Ну, а если бы нет, что тогда?

— Сохранила бы на память.

— Чиж! На что тебе память обо мне? Не заслужил. Ничего же нет во мне такого. Да и жизнь, можно сказать, уже проиграна или выиграна, все равно. Война, актерский факультет, чего только не было, работа за рубежом, сплошные стрессы. Ничего-то уже во мне и не осталось.

— Хороший вы, — отвечает.