Большая пайка

— Ну и что? Я же говорю, что это трудно. Но реально. Поэтому я предлагаю вот что. Прежде всего, сейчас увозим Платона Михайловича в совершенно надежное место. Про которое вообще никто и ничего не знает. Организуем связь. Усиление охраны — это понятно. А может, вообще закрыть станции на три дня?

— Ни в коем случае, — возразил Платон. — Просто категорически нет! Потом два месяца будем налаживать бизнес. Ни под каким видом!

— Ладно, — кивнул Федор Федорович. — Хотя я бы закрыл… Значит, через три дня посылаем две бригады — одну на Пушкинскую, вторую на Октябрьскую. Пусть прочешут все окрестности. Потом надо еще будет продумать возможные пути отхода.

Наверняка у них и там, и там есть свои люди, и о приезде Платона Михайловича сразу же станет известно. Могут какую-нибудь гадость устроить на выезде.

— А уезжать я буду на своем «мерседесе». Он бронированный. Надо будет только взять пару джипов в сопровождение.

— Тут один уже ездил на бронированном, — мрачно напомнил Ларри. — По дороге с танком не разъехались. Ладно, это я решу. Приезд и отъезд — за мной.

— Какие у нас есть возможности насчет связи? — спросил Федор Федорович. — Этими мобильными пользоваться никак нельзя. Если их сейчас еще и не слушают, то завтра начнут.

Ларри вышел из кабинета и через несколько минут вернулся с небольшой черной сумкой.

— В Германии купил, — сказал он, вываливая содержимое сумки на стол. — Здесь пять аппаратов. С роумингом. У них прямые берлинские номера. На них с наших телефонов надо звонить, как в Германию, — восемь, десять, сорок девять и так далее. А с них на московские номера — вот так: набираешь крестик, потом сразу московский номер. Здесь ими никто еще не пользовался. Один я себе возьму, один — тебе. Этот — вам, Федор Федорович. Кому-нибудь еще даем?

— Пусть у тебя еще один будет, — приказал Платон. — А последний отдай Марии. Надо ей сообщить мой номер. И чтобы ни с каких других телефонов мне не звонила.

Ларри кивнул и сел переписывать номера телефонов на четыре оранжевые бумажки.

— Давайте черту подведем, — сказал он, закончив и раздав бумажки. — Со связью мы разобрались. Клуб закрываем — решили. Со станциями решили. Подходы к прокуратуре и к МВД в пятницу перекрываем — это вы, Федор Федорович. Приезд, отъезд — это я. Ничего не забыл? Значит, осталось только тебя куда-нибудь пристроить. Идеи есть?

— Дача исключается, — заметил Федор Федорович. — Нужно абсолютно незасвеченное место. Где Платон Михайлович ни разу не был. А на улице поставить наружку. Есть такое место?

— Есть! — просиял Платон. — Одно такое место еще есть. Эй! Быстро, вызовите сюда Марию. Пусть немедленно приезжает.

Когда он выскочил на минуту из кабинета, Федор Федорович вопросительно посмотрел на Ларри.

— Вы знаете, что он имеет в виду?

— Похоже, что знаю, — медленно ответил Ларри. — А что? Не так уж и плохо. Наверное, даже хорошо. Оттуда он точно три дня на улицу носу не покажет.

Лепорелла ошибается

Девушку Фиру Мария нашла не в модельном агентстве. Фира пришла сама — насчет работы — и нарвалась на Ленку, которая быстро выяснила, что печатать девица не умеет, компьютер видит впервые в жизни, а английским владеет в пределах пятого класса средней школы. Мария, спешившая с какими-то документами, увидела Фиру, когда та уже стояла в дверях и изо всех сил старалась не зареветь. Мария пролетела было мимо, потом поворотилась, осмотрела Фиру с головы до ног, вернулась, задала несколько вопросов, решительно взяла девушку за руку, отвела в кабинет Платона, осиротевший после открытия клуба, усадила под пальмой и потребовала у буфетчиков чаю, минералки и сигарет.

Отец у Фиры был московским узбеком, еще в конце восьмидесятых попавшим под колесницу, запущенную Гдляном и Ивановым. Куда он делся после этого, Фира либо и вправду не знала, либо не хотела говорить. В девяносто втором мать увезла ее в Ригу, откуда и была родом, а московскую квартиру сдала на два года иностранцам. В Риге мать нашла себе хахаля, с которым у Фиры не сложились отношения, и когда Фира сказала, что хочет вернуться в Москву попытать счастья, мать особо не возражала. Тем более что будущее Фиры не вызывало у нее сомнений.

* * *

Фира унаследовала от матери стройную фигуру, высокую грудь, длинные ноги и густую гриву соломенно-желтых волос. От отца — темно-карие глаза, смуглую кожу и выдающиеся скулы. Попадавшиеся на ее пути парни шалели и теряли дар речи.

Фира прекрасно представляла себе, как она будет жить в Москве и чем будет заниматься. Конечно же, устроится на фирму, которая ведет большие дела. В эту фирму будут приходить на переговоры важные иностранцы, а она будет принимать их, угощать кофе и коньяком. Иностранцы станут дарить ей цветы и всякие безделушки, приглашать в рестораны. А потом появится ОН — наверное, американец, — потеряет голову и увезет Фиру навсегда в Штаты.