Большая пайка

И вот с этого разговора что-то у нас с ним случилось. Не то и вправду он решил, что я с клиентов мало беру, а остальное в свой карман наликом наколачиваю, не то ему не понравилось, что я перечить взялся, — не знаю. Только видеться мы с ним перестали. Раньше, бывало, как приедет на фирму, сразу забежит, да и я к нему в кабинет захаживал, а теперь — как отрезало. Встретимся на улице или в коридоре, поручкаемся, спросит, как дела, и бежит дальше, даже ответа не слушает. Ну ладно. Работаю, в общем, себе, кое-чего уже про ихнюю контору понимать начал, зарплату дают, как договаривались, хотя делишки у них идут не то чтобы очень. Все разговоры-переговоры, иностранцы шастают, посиделки ночные, а денег мало. Но живем.

Ты, если хочешь, наливай себе еще. Я пропущу, что-то сердце стало пошаливать. Вот разве пивка.

Проходит так примерно с полгода, затеяли они ремонт. Сделали быстро, обстановку сменили, цветов каких-то натаскали. Ничего стало, нормально.

Вызывает меня Муса Самсоныч и говорит — давай, дескать, Константин, твою работу в приемной развесим. Во-первых, красиво будет, а во-вторых, у нас тут много народу ходит, в подвал к тебе они сами зайти не догадаются, в приемной же — вроде как бесплатная реклама. Я подумал — должно, дело говорит. Взял пять лучших работ, присмотрел, где лучше пристроить, поставил. Нормально получилось. Фифа эта, правда, фыркала, ну да я на своем настоял.

Была у меня кабанья голова, еще со старых времен, для себя делал. Сколько ко мне народу за ней переходило — не счесть, никому не отдал. Повесил ее в кабинет к Платону Михалычу. Представь, вот так он сидит, здесь стол, тут, значит, дверь, сбоку маленький столик, он за ним с особо важными людьми разговаривает. А голову я вот тут повесил. Улавливаешь? И вправду клиенты потоком пошли. Начал я большой запас делать. Куропаток, фазанов, перепелок — чего только не было.

Приносят мне как-то медвежью шкуру. Не знаю уж, где этого медведя взяли, но шкура была — брат ты мой! А выделана как! Ежели с ней как надо поработать — это большие тыщи долларов можно было бы взять. Положил я у себя эту шкуру в уголок, смотрю, прикидываю, как лучше взяться. Дело-то непростое. Все ходят, поглядывают, вроде нравится. Даже Платон Михалыч заскочил, уж на что редким гостем был у меня в ту пору. Сколько, говорит, можно на ней заработать, Константин? Да, говорю, вот столько вот, если нормально сделать. А сколько отдал? — спрашивает. Вот столько, говорю, да литр белого. Он меня по плечу похлопал — ты, говорит, Константин, настоящий коммерсант. И ускакал.

Ладно, давай еще по маленькой. Да ты закуси чем-нибудь, кто ж так водку жрет. Вот капустки возьми, чесночок с хлебом.

Проходит какое-то время, захожу я в приемную и вижу — мать моя! — еще вчера тут в углу чучело лисы стояло, а теперь горшок с цветами. Я к Ленке — куда моя работа делась? Она мне объясняет, что ночью у Платона Михалыча важные гости были, он им и подарил. У меня аж закрутилось все. Как, говорю, подарил?! А она мне — он еще и петуха подарил, и кабана из кабинета. Ну, как я про кабана услышал, думаю — убью на хрен! Я к нему в кабинет — заперто, умотал куда-то. Я к Мусе. Тот меня успокаивать начал. А я ни в какую, просто колотит меня. Что кабан! — фигня. Но он ведь у меня сколько лет был, никому не отдал. Уж какие люди просили, какие деньги давали, — никому. Ты смеяться будешь — он мне… ну как родной был, что ли. А тут без моего ведома, ночью, хрен знает кому. Муса смотрит — я весь белый. Он дверь запер, достал коньяк, давай, говорит, Константин, выпьем. И начал меня обрабатывать. Дескать, мы тут большое дело затеваем, с серьезными людьми говорим, надо их всячески улещивать, мы одна команда, да если б я знал, кому мой кабан достался, то сам бы подарил и еще спасибо сказал бы, и все такое. А я на него матом — ты что ж, говорю, мне только теперь про это рассказываешь? Когда вы тут ночами мою работу хрен знает кому раздаете — трудно трубку снять? Позвонить, сказать — Костя, так, мол, и так, вот такое у нас дело, дай свое согласие. Трудно разве? Смотрю, он злиться начал, а меня несет и несет. Короче, трахнул он кулаком по столу, катись, говорит, из моего кабинета, пока живой, со мной так никто разговаривать не будет.

Я вижу, он уже тоже не в себе, дверью хлопнул — и к себе в подвал. Сел, покурил. Ну, думаю, хватит с меня. Пойду домой. А холодильников у меня, ты слышишь, было два. И я туда уже дня три не заглядывал. Или больше. Ага, у меня чего-то горло тогда прихватило, я со среды на работе не был, потом выходные, а в понедельник ходил в поликлинику за бюллетнем. Так что это был вторник. Ну да.

И вот зачем-то лезу я в холодильник — а там хоть шаром покати. Ни тебе куропаток, ни фазана, перепелок восемь штук было — теперь ни одной. Только три барсука лежат. Я — во второй. Там такое же дело. Лисица лежит, а птичек нету.