Большая расплата (ЛП)

Амелии Шоке пришлось бы покинуть Академию и вернуться на улицы. На этот раз без всякой надежды на будущее. И она бы умерла.

— Ты убила его, Амелия? Чтобы он тебя не отчислил? Для собственного спасения?

Девушка посмотрела на Изабель Лакост. Вот пример женщины, какой она сама желала бы стать. Могла бы стать. Теперь этого не случится, подумала Амелия.

Отрицательно помотав головой, она заговорила чистым, уверенным голосом:

— Не убивала.

— Твои отпечатки есть так же на футляре орудия убийства, — сообщила Лакост. — И непосредственно на самом пистолете.

Амелия смотрела на неё.

— Если бы я его убила, то стерла бы отпечатки с оружия. На это у меня ума хватило бы.

— Может и так, — согласилась Лакост. — Но сомневаюсь, что мы ищем исключительно тупую персону, как думаешь?

Амелия промолчала.

— Тебя ведь не удивило, что твои отпечатки на оружии, так?

Амелия покачала головой и снова промолчала.

— Каковы твои отношения с коммандером Гамашем?

Значит, она заметила, подумал Жан-Ги. Заметила тот взгляд на лице Гамаша, когда они уводили Амелию.

— У меня нет с ним отношений.

— Почему же он так всегда защищает тебя? — спросила Лакост.

В конце стола на своем стуле поёрзал Поль Желина, готовый вклиниться, но снова осаженный суровым взглядом Лакост.

— Ничего подобного, — ответила Амелия. — Он опекает меня не больше кого-либо другого.

— Но он опекает! — не согласился с ней Желина, наконец проигнорировав шефа-инспектора Лакост. — Именно он принял вас в Академию. Вам сначала отказали, если не знаете. А он изменил это решение.

— Он меня принял? — удивленно переспросила Амелия, повернувшись в офицеру КККП, разорвав так тщательно выстроенную связь с Лакост. — Дюк твердил мне, что коммандер Гамаш отклонил моё заявление, и что именно он, Дюк, отменил это решение. И может снова все изменить.

— Что ж, он вам лгал, — сказал Желина. — Вы в Академии благодаря месье Гамашу. Зачем коммандер вас принял? Особенно когда, простите, вы так явно не подходите для этого места.

Изабель Лакост пристально посмотрела на Желину. Её изумила его небрежная жестокость.

Желина проигнорировал её пожелания и разрушил так хорошо работающую атмосферу доверия меж двумя женщинами. Он это сделал преднамеренно? Боялся, что Амелия готова произнести какие-то разоблачительные слова?

Но, невзирая на это, Лакост вынуждена была признать, что офицер КККП не так уж не прав. Он задал правильный вопрос. Почему коммандер Гамаш изменил решение предшественника и принял девушку-гота в Академию Сюртэ?

Изабель Лакост всё сильнее боялась ответа на этот вопрос.

Глава 33

— О чём думаешь? — спросила Рейн-Мари.

Покинув бистро, они направились к церкви святого Томаса, ища тишины и покоя.

Она сидела на скамье рядом с Арманом. Он смотрел прямо перед собой, и хотя глаза его оставались открыты, ей показалось, что он молится.

Она задала не совсем правильный вопрос, она это понимала. В действительности она хотела спросить о том, что он чувствует.

Арман глубоко вдохнул и с силой выдохнул. Словно долго задерживал дыхание.

— Я вспомнил, как ждал папу с мамой. Сидел на диване на коленках, животом на спинку. Смотрел в окно. По телевизору шёл Бэтман. Я и сейчас слышу главную музыкальную тему фильма.

Он тихо запел — та-да, та-да, та-да, та-да — и Рейн-Мари представила маленького мальчик, который всегда ждал возвращения папы с мамой.

Который просыпался, когда они на цыпочках пробирались к нему в спальню, чтобы поцеловать перед сном.

Который всегда находил в холодильнике конфету в виде тщательно выполненной фигурки, завернутой в фольгу. Он думал, что это мама делает для него такие фигурки. И даже тогда, когда позже всё говорило в пользу незнакомца из ресторана, что готовит лебедей, корзинки и лодочки с угощением внутри, Арман продолжал цепляться за уверенность, что это его мама делала всё сама. Для него.

Насколько знала Рейн-Мари, он и сейчас продолжал в это верить.

— Бэтман, — выдохнул Арман. — Я увидел свет фар, но знал, что это не они. Было слишком рано. Да и фары светили как-то не так. Потом увидел двух мужчин, шедших по тропинке. Но я не испугался. Я решил, что это просто пришли гости.

Рейн-Мари взяла его за руку. Она уже слышала эту историю однажды. Лишь однажды. Когда они только начали встречаться, когда они поняли, что любят друг друга. И он захотел, чтобы она узнала.

О родителях он заговаривал часто, вспоминая истории к случаю, на праздники или выходные. Но лишь второй раз за их совместную жизнь он рассказывал ей об их смерти.

Морщинки обозначились вокруг его глаз и губ.

— Мне было очень любопытно, кто эти незнакомцы. Прозвенел дверной звонок и моя бабушка, выйдя из кухни, открыла дверь.

Морщинки пропали. И на мгновение перед Рейн-Мари предстало гладенькое личико девятилетнего мальчика. Одетый в пижамку, он стоял на диване.

— Она повернулась ко мне, и когда я увидел её лицо, то все понял. Их больше нет.

Они посидели в тишине, не нарушаемой даже тиканьем часов, отмеряющих бег времени. Может, несколько секунд, может, минуту. Час. Десятилетия.