Большая расплата

Укутанная теплым одеялом, она ощущала холодный свежий воздух, проникающий в комнату из приоткрытого окна. Постель пахла лавандой. Не слишком сильно, ровно настолько, чтобы успокаивать.

И постепенно ее сознание затуманилось. Исчезли звуки. Прекратилось беспокойство. Она вдыхала лавандовый аромат, и выдыхала тревогу.

Дюк мёртв. Покойся с миром. Теперь, наконец-то, и она сама может обрести покой.

* * *

Звуки раздражали сильнее видеоряда. Жак вздрагивал на каждый выстрел. Взрывались стены, пол. Агенты. Было гораздо громче, чем на занятиях в академии. Разум оцепенел, ошеломлённый грохотом, хаосом, воплями, грохотом взрывов, криками боли. Руки крепко стискивали перила кресла.

Все чувства отказали ему.

На экране монитора вперед продвигался офицер в тактическом снаряжении. Затем резко остановился, выпрямился. А потом, словно в гротескной пародии на балет, совершил грациозный разворот. Упал.

Раздался крик: «Жан-Ги!»

Жак наблюдал, как профессора Бовуара оттащили в относительно безопасное место. Потом камеру переключили, и Жак увидел коммандера Гамаша, максимально сосредоточенного. Тот быстро, не обращая внимания на канонаду выстрелов над их головами, оценил состояние раненного.

Бовуар не отрывал глаз от Гамаша, пока тот пытался остановить кровотечение. Бовуар молчал, но его глаза расширились от страха и были полны мольбы.

«Я должен идти», — сказал Гамаш, вкладывая в руки младшего товарища бандаж и прижимая его к ране. Помедлил. Склонился и поцеловал Бовуара в лоб.

* * *

Рут Зардо стояла на пороге комнаты и смотрела на крепко спавшего мальчика.

Она слышала ритм его дыхания. Прикрыв дверь, Рут спустилась по лестнице.

Старая поэтесса дано уже не испытывала потребности в длительном сне. Казалось, сон ей не нужен. Что ей требовалось так это время. Она уже видела очертания берега. Все ещё отдаленного, полагала она, но уже вполне обозримого.

Мальчишка оставил ей копию карты на кухне. Налив себе кружку ромашкового чая, Рут уселась на обычное своё место рядом с Розой, которая спала в тряпичном гнезде рядом с очагом.

— Фак, фак, фак, — бормотала во сне утка.

Рут уставилась на карту. Может быть, ей стоит написать стихотворение, думала она. Выразить свои чувства на бумаге. Как, несомненно, поступил и тот, кто нарисовал эту карту.

Но сейчас она понимала — нет такой необходимости. Карта всё говорила без слов.

Выразила всё совершенством контурных линий. Руслами рек и лентами дорог. Потерянной коровой, ликующим снеговиком.

Тремя юными, трепетными соснами.

И этими вот пятнами. То ли грязи, то ли крови.

Да, карта обо всём сообщила.

Рут подняла глаза вверх. Устремила взгляд ввысь, но не к небесам. Мысли её задержались на втором этаже её дома. Там, где юноша, только сегодня утром обнаруживший своего профессора убитым, спал сейчас, на время потерянный для мира.

Подобное, случись оно с кем угодно, навсегда оставило бы шрам на сердце человека. Прорывалось бы в сознание и наяву, и во сне.

И, тем не менее, юный Натэниел крепко спал, очевидно, совершенно не расстроенный произошедшим.

* * *

Сердце Жака Лорина выпрыгивало из груди, колотилось в висках, стучало в горле.

Боевики были мертвы. Агенты Сюртэ или мертвы, или ранены. Но — удивительное дело — несколько человек остались невредимыми. И всё благодаря спокойствию, быстрой реакции и тактическому мастерству их коммандера. Тому, кто провёл их сквозь здание фабрики, повернув изначально проигрышный сценарий в свою пользу, а теперь лежал без сознания на бетонном полу. Вокруг него работали парамедики, пытаясь справиться с кровотечением из раны на голове.

Агент, женщина, склонившись над ним, держала его за руку.

Кадет Лорин выключил ноутбук и с силой оттолкнулся от стола.

Глава 24

— Café?

Мэр Флоран качнул кофейником в сторону посетителей.

Поль Желина, одетый сегодня в гражданское, отказался, а Изабель Лакост согласно кивнула.

Офис мэра наполнял запах старого, слегка пережаренного кофе. Лакост подозревала, что стеклянный кофейник, покрытый десятилетним слоем кофейного налёта, стоял на плите круглый день. По крайней мере, кофе это то, что мэр всегда мог дать своим избирателям.

В полвосьмого, холодным мартовским утром, это стало бы не самым худшим предложением.

Добавив по её просьбе молока и сахара, он протянул ей кружку.

Офис сам по себе впечатления не производил. Когда-то, может быть, но не теперь. Ламинированные панели стен потрескались, звукоизолирующие плитки потолка покрывало не одно тёмное пятно. Ковер знавал лучшие времена, и только Господь ведает, что ещё он повидал.

И, тем не менее, несмотря ни на что, комната была уютной, с разномастной обивкой кресел и столом, извлеченным из чулана какой-нибудь старой монастырской школы, подозревала Лакост. Стены сплошь увешаны фотографиями местных спортивных команд, улыбающихся и демонстрирующих завоеванные трофеи, свидетельствующие о третьих, вторых, пятых местах на разных турнирах.

Почти с каждого фото рядом с юными спортсменами сиял гордой улыбкой сам мэр.