Большая реставрация обеда

– Трио! – пояснил гадкий потомок и для наглядности показал мне три растопыренных пальца с грязными ногтями.

– Много! – покачал головой я. – Мне столько синьорин не надо.

– Вери гуд! – похвалил свой товар потомок и воровато оглянулся – нет ли поблизости карабинера.

Я сделал то же самое, но в педагогических целях. Думая, как бы по-тихому отвесить потомку солидного тумака.

– Вери олд! – настаивал мелкий извращенец, продолжая подмигивать.

Его авансы пробудили во мне интерес. Что за синьорины такие? Очень хорошие и очень старые… Но тут из-за угла вышел другой наследник Римской империи, наверное старший брат, и, ломая английские слова пополам, принялся объяснять, что синьорины днем спят, а мне предлагаются древние монеты.

– Я экскаватор! – хвастливо заявил старший наследник. – Вчера экскаватор! Сегодня экскаватор! В нашей деревне все экскаваторы!

– Фак! – подтвердил младший.

– На прошлой неделе я был экскаватор в Помпеях! – продолжал излагать наследник. – И нашел три монеты! Я очень хороший экскаватор!

– Фак! – снова подтвердил младший.

– А можно я дам ему по шее? – спросил я, имея в виду младшего наследника.

– Велком! – разрешил старший. – Сегодня наша мама больна!

Но я подумал и воздержался, помня, что западная цивилизация многим обязана древнеримскому праву и юриспруденции.

– Синьор! Синьор! Купите монеты! – сформулировал свое коммерческое предложение старший наследник. – Наша мама инвалид!

Это был древний проверенный способ добычи денег из иностранных туристов, считай со времен Возрождения.

– Рилли?![6] – усмехнулся я.

– Индид![7] – важно кивнули оба потомка и показали мне древние монеты.

Я рассмеялся, потому что подобные сувениры продавались на каждом углу, и вполне легально. Наследники мамы Ромы даже не потрудились испачкать монеты в родной итальянской земле. Тут я решил прибегнуть к языку жестов и погрозил кулаком.

– Чешский сувенир! – пояснил я.

И наследники с хохотом прыснули от меня в обе стороны, чтоб через пять минут привязаться к другому, более доверчивому туристу. Говорят, что японцы воспитывают своих наследников ненасильственными методами. Сакурой, а не дубом…

Дом Хирурга на Консульской улице в Помпеях «найти довольно легко», – записал я в специально заготовленный блокнот. «Его фасад, сложенный из правильных блоков, возвышается над мостовой». Для начала экскурсии я хотел посмотреть на фреску с поэтом, где «две девушки и мужчина заняты какой-то литературной работой», но обнаружил только «хорошо одетую женщину, что держит в правой руке кисть и собирается окунуть в краску». И лучше ей сделать это незамедлительно, потому как «поэта» не пощадило время и ныне его практически не видно. Дождь и ветер не лучшие хранители музеев, особенно под открытым небом, и археологи выдвигают проекты – закопать Помпеи обратно, покуда не будет предложен способ, как сохранить античное наследие.

– У вас глаза соотечественника, – сообщила мне некая пани.

– Как вы догадались? – брякнул я.

– По фотоаппарату, – рассмеялась она. – Вы были в доме терпимости?

– На этой неделе еще нет! – честно признался я.

– Какой вы глупый! – удивилась пани.

– Это спасает меня в некоторых ситуациях, – пояснил я. – Когда не надо нести ответственности за свои поступки.

Наш диалог развивался в переулке рядом с Лупанарием.[8] По какой-то причине пани стеснялась туда войти без соотечественника. Наверно, опасалась японских туристов, которые могли бы истолковать неправильно ее интерес к помпеянским эротическим фрескам. Вдобавок она непременно хотела сфотографироваться на древнем ложе терпимости.

– Вместе со мной? – невинно спросил я.

– У вас всегда мозги набекрень? – в ответ осведомилась она.

– Нет, – покачал головой я. – Просто меня сбили с толку два нумизмата. Как раз перед входом в Помпеи.

– Каким это образом? – улыбнулась она.

– Долго объяснять, – отмахнулся я. – Так мы идем сниматься в борделе или отложим до Праги?

«Под публичный дом было отведено несколько комнат первого этажа. К сожалению, здание пострадало от неумелых раскопок в XIX веке, и назначение верхних помещений до конца прояснить не удалось. В тесных комнатушках первого этажа умещалась только каменная кровать с изголовьем, а когда гость уединялся с девушкой, она вывешивала табличку „Occupata“, в смысле – „Занята“. В коридоре над каждой дверью сохранились пикантные фрески, которые иллюстрируют разные эротические позы, широко распространенные в античности».

– Что вы там записываете? – развозникалась пани. – Фотографируйте меня быстро, пока никого нет!

Она оглянулась по сторонам и прилегла на каменную кровать, как нервная лань с испуганными глазами.

– У меня достаточно эротичная поза? – спросила она.

– Для одиночной камеры – несомненно! – подтвердил я. – Можно подумать, что вы не в Помпеях, а в Алькатрасе.

– Нахал, – определила пани. – Да что вы понимаете в женщинах?!

– Немного, – согласился я. – Но лучше вылезайте из этого каменного мешка, а то простудитесь.

Когда мы вышли, пани стала отряхиваться, чем привлекла к себе внимание новой партии японских туристов, которые принялись ее фотографировать на фоне Лупанария.