Большая родня

— А с Югинкой уже пахал?.. Она, кажется… — многозначительно подмигивает, и розовые рыхлые щеки начинают легко раскачиваться.

Негодование передергивает Григория, растет внутри, но он упрямо молчит, только быстрее перетирает на зубах сладкий стебелек овса. Нахмуривается и Варивон. Позлословить и он умеет и любит. Но на такую девушку, как Югина, омерзительно наводить тень, хоть бы она и не приходилась родней. Однако Карп не замечает настороженной тишины, продолжает скалить зубы:

— Медовую девушку выбрал.

— Помолчи! — предупредительно бросает Григорий, и глаза его недобро туманятся.

— Фигурка…

— Отняло бы тебе! — привстает с земли Григорий.

— Икры у нее… — смакует Карп и радуется, что раздразнил такого спокойного парня.

— Замолчи, слюнтяй, если хочешь, чтобы не зазвонили завтра по тебе! — разъяренно идет вперед Григорий. — Если купил руки, то уже думаешь, что в сердце можно плевать! — и надвигается со сжатыми кулаками на Карпа. Тот отскакивает в овес, напугано и изумленно переводит взгляд то на Григория, то на Варивона.

— Чего ты? Будто шуток не знаешь.

— Пошел ты, значит, под три черта со своими шутками. Скажешь, если совести хватит, отцу, чтобы снял по десять копеек с нас, так как до самой ночи не косили. А то еще обеднеете. Пошли, Григорий, — берет косу Варивон и осторожно переступает через покосы, чтобы не обмолотить ногами колосья. Его большое лицо аж горит от негодования.

— Да что вы, ребята? Вернитесь! — растерянно и изумленно говорит Карп.

Григорий только губы закусывает, а Варивон отвечает за обоих:

— Привык с каждого, как и батенька, варить воду, залазить в чужую душу, ты в свою полезь… То-то и есть, что обмажешься ней, как свинья в луже.

— Нищета проклятая! — тихо шипит Карп и люто запускает грабли в овес. Но чуткий Варивон поймал слова и кричит уже с другого поля:

— Молчи, гнида, а то только света твоего, что чужое поедом трескать. Урвется вам! Урвется.

Карп замолкает. Наклоняясь всем корпусом, люто шарпает граблями. Он знает, что теперь у него хватит терпения косить до самого вечера — в минуты злости всегда прибывала упрямая сила и отлетала усталость, как легкий дымок.

«Вишь, какие нежные стали. Голытьба голытьбой, а артачатся, словно что-то стоящее».

И хотя всячески успокаивает себя, но неприятное чувство разветвленно шевелится внутри, а из него ткется тревога. Ичь, какие тонкокожие стали, большое цабэ их Югинка. Все они одним миром мазаны. Разве несколько лет назад поденщики посмели бы так с ним разговаривать? Не гнет их копейка теперь в дугу, не гнет, так как дешевле получить ее: в городе ли, в совхозе, или в Дорстрое — всюду найдут себе приют. Погибели на вас нет. А отцу скажу, чтобы удержал. О совести, сукин сын, заговорил. Работай по совести — глаза вылезут; только и говорит о ней, кто за душой ни гроша не имеет, а у самого в мошне забряцало бы — другое запел бы… Хорошо было бы отбить Югину, а потом пойти к другой девушке. Криво начинает улыбаться, видя в мыслях, как он уже насолил Григорию. Ты еще потягаешься со мной…

…Теплое, мягкое предвечерье, далекая девичья песня и мысли, что сегодня вечером он, Григорий, пойдет к девушке, усыпляли обиду, убаюкивали негодование. Варивон пошел в село через барские угодья, а он перескочил темную от полыней насыпь и узенькой сырой тропой вышел на леваду.

Сжатая желтой рогозой[26], ситнягом и осокой, несмело засветилась речушка, зеленая над берегами, с красными прошвами посредине. Низкие, усыпанные мелким сухостоем берега соединяла своим искалеченным телом разбитая грозами старая верба. Зубчатый обгоревший корень был только одним узлом связан с глухим дуплистым стволом, однако на том берегу из вдавленной в землю выгнутой груди поднималась роскошная зеленая корона; несмотря на то что нижние ветви лежали на земле, на этом же берегу, у комля, сплетались венком ровные молодые побеги.

Когда Григорий подошел к реке, с той стороны проворно вскочила на вербу невысокая девичья фигура и, пошатывая гибким станом и руками, расставленными коромыслом, пошла над водой.

— Вот и упадет! — засмеялся.

— Ой! — вскрикнула девушка от неожиданности и быстро-быстро замахала руками, чтобы удержать равновесие. И только теперь он узнал, что ему навстречу шла Софья Кушнир.

— Ичь, какие добрые. Чуть в воду не полетела. Было бы вам, — засветила весело карими глазами на Григория. Мелкое лицо было продолговато, как у белки, любопытство и настороженность просматривались в каждом движении, начиная с темного загоревшего лица и кончая точеными, пританцовывающими ногами.

— И что бы мне было? — стал у корня, чтобы не пустить девушку на берег.

— Увидели бы тогда, — задиристо покосилась и сверкнула полукругом мелких густых зубов. А в душе вздохнула: страдало ее сердце по этому спокойному светлоглазому парню, завидовала Югине, хоть и была ее лучшей подругой.

— Так наловила бы рыбы в подол и понесла бы Сафрону на ужин.

— Пусть он черта съест, а не рыбу. Пустите!

— Не пущу!