Большая рождественская книга романов о любви для девочек

Я аж подпрыгнула от неожиданности. Маша еще раз крикнула:

– Кофе будешь?!

– Кто такой Витя? – испуганным шепотом спросила я.

– Мой муж, – сказала Маша. – Он тоже художник. Работает в соседней комнате. Мы редко видимся.

– Не надо! – прорычали из соседней комнаты, и Маша кивнула мне:

– Вите не надо.

Я стояла с открытым ртом.

– У тебя есть муж?! – Маша в ответ пожала плечами. – А дети?!

Маша отодвинулась от рисунка и порылась в ящике стола. Достала рисунки, протянула мне.

– Это Ваня, а это Иринка. Они выросли. Сейчас живут в другом городе. Фотографий мы не делали, не любим фотографировать.

– Ну вы даете! – выпалила я и ушла на кухню варить кофе.

Порылась в холодильнике и выставила на поднос: виноград, плесневелый сыр нескольких видов (не то чтобы он заплесневел в холодильнике от старости – он был недавно куплен!), сделала бутерброды с колбасой, маслом и огурцами. Разлила по кружкам дымящийся кофе.

– Неплохо, – одобрила еду Маша. – Где ты раздобыла все это добро?

– У тебя в холодильнике.

Мы уселись на заляпанный красками диванчик.

– Ставь поднос на стол, – кивнула Маша.

На журнальном столике лежали рисунки.

– Черновики, – объяснила Маша.

Я аккуратно поставила поднос на край стола, отодвинула рисунки и только потом пододвинула поднос.

– Надо знать цену вещам, – хмуро сказала Маша. – И надо учиться их не ценить.

– Зачем – не ценить? – спросила я.

– Чтобы уметь уходить прочь, не оборачиваясь, – объяснила Маша. – Смотри.

Она потянулась далеко к тумбочке, достала большой лист.

– Это иллюстрация на целый разворот, – объяснила она. – Без текста.

Место для рисунка было очерчено карандашом, за границами рисунка остались пересечения карандашных линий. На самом рисунке была ночь. А по центру листа ехал освещенный троллейбус. Внутри было тепло и уютно. Люди пили чай со свежеиспеченными булочками. Улыбались друг другу, узнавали друг друга. Падал снег. Водитель напевал под нос песенку. В кабину к нему заглядывал любопытный мальчишка. На улице зима, а он стоял, одетый в шорты, гольфы, сандалии и полосатую футболку с якорьком. Троллейбус ехал вдалеке, и я не знаю, как мне удавалось увидеть то, что творилось внутри вагона.

– Спасибо, – сказала Маша. – Без тебя этой вещи бы не было.

Я засмущалась, отдала иллюстрацию и вцепилась в бутерброд. Почему-то мне хотелось плакать. С девчонками так иногда бывает.

– Твой день прошел не зря? – спросила Маша.

Я пожала плечами и задумалась. Что я сделала за сегодня? Ну, сходила в магазин. Отправила новогоднюю почту. Появились ли в моем дне новые люди? Смогла ли я удивить сама себя? Приблизила ли Новый год? Получалось, что не очень.

Маша сидела молча и не мешала мне думать.

А потом предложила:

– Я дам тебе задание.

Я кивнула.

– У нас есть кладовка, – сказала Маша. – Там темно. Посиди там полчасика.

Я закашлялась, едва не захлебнувшись кофе. Маша улыбнулась и кивнула.

– Представь, что ты – новогодняя елка, – продолжила она. Настоящая. Живая. Та, которую берут на елочном базаре. Это вроде медитации. Потом расскажешь мне. Это нужно для иллюстрации, а мне некогда сидеть в кладовке полчаса.

– Я попробую, – нерешительно сказала я.

Задумчиво потянулась за сыром. Я очень люблю такой, мягкий с белой плесенью, и сейчас он мне представлялся большим снежным сугробом с заледеневшей корочкой.

– Я попробую, – хмуро повторила я и поплелась в кладовку.

– Без еды, – сурово сказала Маша.

Я кивнула и поспешно сунула кусок сыра в рот.