Большая руда

Бульдозер взлез на насыпь и остановился, затихая, и жеребенок тоже замер, широко расставив ноги и глядя на приближавшихся людей, которые шли посередине улицы, касаясь друг друга плечами.

- Папка, - спросил мальчик, - а куда это дяденьку Мацуева повели?

Бульдозерист помолчал и ответил:

- Никто его не ведет. Он сам себе человек. Идет куда хочет.

- А я думал, он не хочет, а идет, - сказал мальчик.

- Значит, нужно идти, сынок.

Мужчины все приближались, и жеребенок, не выдержав, кинулся от них к бульдозеру. Он проскочил в двух шагах, задрав хвост и вскидывая голову; мальчик сурово прикрикнул на него басом. Мужчины свернули на тротуар, и стоявшие там расступились перед ними молча.

- Папка, поехали, - сказал мальчик.

Бульдозер заворчал снова.

Шестеро вошли в "Гастроном". Женщины в большой и шумной очереди тотчас же дружно загалдели на них. Но Мацуев, раздвигая толпу тяжелым круглым плечом, спокойно объяснил, зачем они пришли. Тогда Федька с Косичкиным смогли подойти к прилавку.

Они купили колбасы, конфет, печенья, а Федька еще и четвертинку водки, и пошли через весь поселок к двухэтажному кирпичному строению, обсаженному тонкими продрогшими тополями, за которым уже не было домов и уходила в лес дорога к аэродрому.

Девица в белом халате приоткрыла дверь и, увидев парней, нагруженных кульками и свертками, поспешила прикрыть ее. Но Мацуев успел втиснуть в щель свой огромный ботинок.

- Снизойди, девушка, - предупредил он угрюмо. - Не то в окошко полезем.

- Попробуйте только! - сказала сестра, перебирая ключи в кармашке. Сейчас врачиха придет, она вас тем же порядком и выставит.

- А куда она ушла? - спросил Федька.

- А тебе что? На переговорную.

- С Белгородом созванивается?

- А тебе что? Ну с Белгородом.

- А! - сказал Федька. - Ну, так ее как раз до ночи будут соединять. Айда, хлопцы.

- Куда это "айда"? Ты же не в "зверинец" пришел все-таки.

- Ты скажи, как ему? - спросил Антон.

- Как ему, как ему! Из шока насилу вывели.

- Ага, - сказал Мацуев. - А теперь, что - в сознании он?

- Сказала же: из шока вывели. - Она вздохнула. - Только ему все равно очень плохо. Серьезно говорю, плохо. А вы тут кричите, топаете.

- Знаем, что плохо, - сказал Федька. - Было бы хорошо, может, и не пришли бы.

Он инстинктивно потер ладони о ватник, точно под слоем неотмытого масла почувствовал неотмытую кровь на руках, которыми поддерживал разбитую голову Пронякина.

- Ладно, черт с вами, - сказала сестра. - Пусть кто-нибудь один идет.

Мацуев вопросительно взглянул на Антона.

- Нет уж, - сказал Антон.

Тогда Гена Выхристюк мягко и настойчиво потеснил ее и взял под локоток.

- Девушка, не будем разводить дебаты - не будем, правда?

И так же мягко, склоняясь к ней, увлек ее вверх, по чистой холодной лестнице, пахнущей йодоформом и карболкой. Они пошли следом, стараясь не топать и все замедляя шаги. В большой комнате с кафельным полом и никелированными столиками вдоль стен она опять стала сопротивляться.

- У меня только два халата. И врачиха сейчас придет. Все равно всех не пущу, так и знайте.

- Слушай, девушка, как же так? - возмутился Гена. - Мы же договорились, что ты умница и все понимаешь...

Она прижала палец ко рту. Кто-то говорил в другой комнате, голос доносился сквозь приоткрытую дверь, тихий и словно раздавленный:

- Ну пусть войдут, сестра... Не мешай...

- Идите, - сказала сестра.

Они увидели край зеленого мохнатого одеяла и руку, чудовищно толстую в бинтах, лежащую на подпорке. Несколько часов назад, когда они разнимали сплющенную обшивку кабины и срывали ломами резьбу болтов, он был еще свой, еще досягаемый в своем шоферском невезенье. Теперь он был отделен от них толстой корой бинтов, запахом антисептики, всем видом этой комнаты, где сразу стало неповоротливо и тесно их сапожищам и здоровым телам.

- Это можете оставить здесь, - сказала сестра. Она хотела забрать у них кульки и свертки. - Мы его с ложечки кормим.

Но они не отдали и гурьбой вошли к Пронякину.

Он лежал в палате один, распластанный на широкой кровати, чем-то, должно быть, обложенный под одеялом и затянутый по макушку в бинты. Открытыми были только рука, половина рта и глаз. Бинт на щеке прилегал неплотно, и виднелась матовая смуглость кожи.

- Вы не очень мучайте его, - сказала сестра и пощупала запястье на здоровой руке Пронякина. Это выходило у нее уже почти профессионально. Главное, чтоб он не двигался.

- У нас не двинется! - Федька восторженно сказал.

Сестра все не уходила. Федька выразительно взглянул на Гену Выхристюка, тот моргнул ему и, полуобняв сестру за плечи, вышел с нею, тихо притворив дверь. Тогда они мигом придвинули пустые койки и расселись вокруг Пронякина.

- Ну как ты, Виктор? - спросил Мацуев.

Он сидел, упершись кулаками в толстые ляжки. Глаз Пронякина медленно поворачивался и оглядывал их всех с тоскливым упрямством, преодолевающим непомерную боль.