Большая семья

На току полным ходом шла молотьба. Дмитрий Медведев в самодельной соломенной шляпе стоял на приводе и погонял лошадей. Размахивая над головой длинным кнутом, он кричал звонко и протяжно:

— Но-о-о-о, пошли, но-о-о-о!.. Но-о-о-о, пошли но-о-о-о!..

За барабаном молотилки стоял Арсей. Он был в гимнастерке с расстегнутым воротом. Попеременно то справа, то слева он подхватывал развязанные снопы, которые ему подавали Ульяна и Евдокия, вскидывал пшеницу над полком и непрерывным потоком посылал в узкий зев, где метались стальные зубья. Арсей сменил Терентия Толкунова, который сидел на земляном валу и, отдыхая, курил цыгарку.

Антон вспомнил горячий спор на партийном собрании, когда обсуждался вопрос о работе Арсея. Тогда было решено, что председатель не должен на весь день забиваться в одну какую-нибудь бригаду и работать там рядовым колхозником. Такая практика лишает колхоз постоянного руководства. Арсей согласился с указаниями товарищей, но оставил за собой право в необходимых случаях становиться в ряд со всеми.

— Я должен учить, показывать, — говорил он. — А кроме того, я и сам должен учиться все делать. Иначе плохой из меня получится руководитель.

Антон обошел ток. Люди работали быстро и слаженно, как живой механизм. Женщины перетряхивали полову. Мужчины и ребята таскали солому в омет. В стороне стучала веялка. Гул человеческих голосов, глухое, прерывистое урчание барабана, мерный воркующий рокот привода — все это сливалось в общий бодрящий гул. И над всем этим взлетал торжествующий звонкий голос Дмитрия Медведева.

— Но-о-о-о, пошли, но-о-о-о!.. Но-о-о-о, пошли, но-о-о-о!..

За скирдами, куда не долетала пыль половы, стояли подводы. Их грузили чистым зерном. Здесь распоряжался Недочет. В стороне лошади мирно пощипывали пожелтевший пырей.

Антон заметил Григория Обухова.

— Как дела? — спросил Антон комсомольца.

— Все в порядке, — ответил Григорий. — Последние подводы загружаем. Скоро запрягать будем.

— Колеса смазали?

— Смазали.

— Хомуты осмотрели?

— Осмотрели. Кое-какие подшили, чтобы холки не терли. Копыта лошадям подрубили.

— Хорошо, — сказал Антон. — Ты поедешь с первой подводой?

— Да.

— Гармошку возьмешь?

— Возьму.

Григорий был чем-то обеспокоен. Это не ускользнуло от Антона.

— Ты что-то, видать, не в своей тарелке? — сказал он.

— Нет, ничего, — поспешно проговорил Григорий. — Только знаешь… Он, — Григорий показал на Недочета, который высыпал зерно в бричку, — собирается вместе с нами.

— С какой стати? — удивился Антон.

— Не знаю. Должно быть, не доверяет.

Антон был озадачен этим известием.

— Не может быть, чтобы не доверял, — сказал он. — Поважней дела доверяются комсомольцам.

— Ты поговори с ним, — предложил Григорий. — А то вся идея насмарку.

— Пойдем поговорим…

Они подошли к Недочету, который руками разгребал крупное зерно в бестарке.

— Здорово был, Иван Иванович! — сказал Антон.

— Мое почтение! — ответил Недочет.

— Скоро, значит, в путь-дорожку?

— Да. Через полчасика тронемся.

— А ты что, тоже поедешь?

— Намереваюсь.

Недочет вскинул пустой мешок на плечо, собираясь итти на ток за зерном.

— Постой, — остановил его Антон. — Ты-то зачем поедешь?

— Хочу своими глазами посмотреть, как там.

— Так ведь же комсомольский красный обоз!

— Ну и что? — спокойно сказал Недочет. — И пускай его будет комсомольский. А я вроде представителя старшего поколения.

Антон был обескуражен ответом Недочета.

— Все равно не годится, — убежденно возразил он. — Как это так — комсомольский обоз, и вдруг на тебе, полюбуйся: на передней подводе — старик седой с бородой.

— А я сяду не на переднюю, а на последнюю.

Недочет говорил весело, восторженно улыбался, и Антон никак не мог понять — шутит он или говорит всерьез.

— Да зачем тебе ехать, я не понимаю! — воскликнул Антон. — Что, они там без тебя, что ли, не управятся?

— А может, и не управятся! Может, их там обсчитают!

— Разве у нас обсчитывают колхозников? — хмуро возразил Григорий.

— Думаешь, таких у нас нету? — внушительно сказал Недочет. — Какие-нибудь тюха да матюха…

— Так уж и обсчитали, — сказал Григорий. — Пусть только попробуют!..

Недочет смерил Григория недоверчивым взглядом.

— А ты вот скажи мне, товарищ дорогой, — обратился он к Григорию, — что такое кондиция, а?

Григорий покраснел до ушей. Он слышал это слово, знал, что оно связано с зерном, с элеватором, но точно объяснить его значение не мог.

— Что — задумался? Что такое кондиция? — наседал Недочет.

— Ну, это значит, когда зерно сухое, а когда сырое, — неопределенно сказал Григорий и еще пуще залился краской.

— Вот-вот! — торжествовал Недочет. — Сухое, сырое! А точно сказать не можешь. Как же тебе доверять такое дело?