Большая семья

Заметно подтянулось звено Ульяны. Разговор о недостатках, когда в бригаду приезжал Потапов, не прошел даром. Придя с собрания, Ульяна молча взялась за лопату. С виду она была, как всегда, спокойна, но внутри все кипело. Слова Арсея возмутили ее до глубины души. Верно, у нее не было индивидуального соревнования: работали все рядком, и мотыги были не отточены — тоже правильно. Но почему же председатель не сказал ей об этом раньше, почему носил за пазухой, а потом вдруг ни с того, ни с сего выставил ее народу на посмешище? Зачем ему нужно было позорить ее?

Ульяна захватила четыре рядка и повела их одна, Женщины по ее примеру взяли по четыре рядка и пошли за звеньевой, не отставая. Это молчаливое решение дало свои результаты: к концу рабочего дня звено Ульяны выполнило полторы нормы — больше, чем какое-либо другое звено в бригаде.

На следующее утро Ульяна проверила мотыги: все оказались отточенными.

— Я думаю, бабы, — сказала она, — нас правильно критиковали. Но я думаю, мы не хуже других, и у нас тоже есть своя гордость! Давайте постараемся, бабы, и тогда с удовольствием послушаем, как запоет Дунька Быланина.

В два дня звено Ульяны дало рекордную выработку: четыре дневные нормы. Оно выровнялось со звеном Евдокии Быланиной.

Евдокия рвала и метала. Она сама работала, как вол, и своим подругам не давала покоя. И все было бы хорошо, если бы Настя Огаркова не ленилась. Как на грех, когда надо было торопиться, та жаловалась то на головную боль, то на ломоту в пояснице. Евдокия убеждала колхозницу, стыдила, ругала — ничто не действовало. По просьбе Евдокии бригадир сделал Насте строгое внушение, но и после этого Настя работала все так же плохо. Чтобы не отстать, женщины каждый день делали за Настю половину ее нормы.

И вот в тот день, когда Арсей, возвращаясь из лесу, медленно ехал верхом на Вороне, думая о предстоящем разборе своего дела в райкоме партии, Евдокия решилась. Она остановила председателя и с раздражением заявила:

— Забирай, председатель, Огаркову, пока я не согрешила! Забирай, и чтоб духу ее в моем звене не было!

Арсей спрыгнул с лошади.

— Что, все плохо работает?

— Да уж хуже некуда!.. То болит, другое ломит — прямо измучила. Забирай, или мы прогоним ее с позором!.

— А может, она и в самом деле больна?

— Больна? — презрительно фыркнула Евдокия. — Дай господь всякому так болеть! Рожа, что лохань, натощак не пересигнешь.

— Как знать, а может, и больна, — возразил Арсей. — Мало ли случаев, когда с виду человек здоровый, а на деле никуда не годен. Есть такие болезни.

Евдокия нетерпеливо перебила его:

— Оставь, пожалуйста! Здорова, как чорт! Сколько я за ней смотрю, сколько наблюдаю — лодырь в чистом виде!

— А может, все-таки послать ее к доктору?

— Посылала.

— Ну и что?

— Не хочет показываться.

— Не хочет?

— Ни под каким видом и ни за какие блага!

— Почему?

— Спроси ее, — сказала Евдокия. — Стыдится. Доктор осматривать будет, а она, видишь ли, стыдливая. А только дело-то не в стыдливости: не хочет показываться потому, что здоровая. Симулянтка — и больше ничего!

— Что ж, — сказал Арсей, подумав. — Придется тебе с ней повозиться.

Евдокия насторожилась:

— Как это повозиться?

— Учить, показывать, убеждать, — пояснил Арсей. — И терпения больше. Люди сознательными не родятся. Ты-то, думаешь, с пеленок сознательная?

— Я?

— Ну да, ты.

Прищурив глаза, Евдокия испытующе посмотрела на Арсея и, убедившись, что он не шутит, улыбнулась.

— Чудно, — сказала она смущенно, — право слово, чудно! А мне думалось: я такая дура набитая, что дурей днем с огнем не сыщешь. А тут, нате вам, сознательная!..

Арсей направил Ворона к звену Ульяны, а Евдокия несколько минут стояла на дороге, что-то соображая. Зло усмехнувшись, она достала из кармана карандаш и тетрадку, в которой вела учет работы звена, вырвала чистый лист и села на обочину дороги.

Евдокия вернулась на участок и ничего не сказала Насте, хотя та к тому времени уже порядком отстала от других. Ничего она не сказала ей и потом, как бы не замечая ее. Сначала это озадачило Настю, но скоро она успокоилась, решив, что звеньевой надоело разговаривать.

Во время перерыва Евдокия собрала звено.

— Садитесь, бабы, — сказала она. — Посоветоваться надо… А мы с тобой постоим, Настя.

Настя, оставшись на ногах, удивленно смотрела на звеньевую.

— Нынче опять больная? — спросила ее Евдокия.

— Больная, — плачущим голосом ответила Настя.

— Голова болит?

— Болит.

— Спину ломит?

— Ломит.

— Ноги подкашиваются?

— Подкашиваются.

Евдокия махнула рукой.

— Ясно. Как божий день!.. Ну, так слушай. — Евдокия не спеша достала из кармана лист бумаги и, сурово посмотрев на Настю, стала медленно и выразительно читать: