Бабушка часто разговаривает сама с собой. Машет перед лицом руками, удивляется, спрашивает о чем–то себя и сама же отвечает. Иногда плачет, порой смеется… Изредка у нее случаются проблески сознания, когда она становится такой, как прежде, — мудрой, всепонимающей, сильной. И тогда уже я рыдаю, пряча лицо в ее теплых ладонях. А она тихо приговаривает, поглаживая меня по голове:
— Ничего, потерпи, как–нибудь образуется…
После облегчительных слез мне действительно кажется, что скоро все образуется наилучшим образом. Но когда?
В трубке пульсируют женские всхлипы.
— Рита, это ты? — догадываюсь я.
В ответ доносится сложносочиненное:
— Ав–ав–у–а… Я–а–а…
— Где ты? Что случилось?
Из обрывистых, бессвязных воплей понимаю, что стряслось нечто экстраординарное, что Рита застряла в какой–то придорожной забегаловке, говорить не может, а может только скулить в трубку невразумительное: «Ав–ау!»
Узнаю адрес. Вылетаю из дому.
На такси добираюсь до придорожного кафе, полного чернявых таджиков, которые заинтересованно разглядывают окопавшуюся в углу Риту. Рита загородилась сумочкой, эквивалентной месячной зарплате всех таджиков, вместе взятых, и тревожно блестит на них исплаканными глазами.
— Рита! — восклицаю с облегчением.
Она здесь! Она жива! Здорова — если не считать заплывший фиолетовым сиянием глаз.
— Что случи…
— Ав–ау! — Без всякого стеснения, в полный голос.
Ее машина обнаруживается на задворках кафе. Против ожидания без единой царапины или намека на аварию.
Усаживаю Риту на переднее сиденье. Отвожу от лица оборонительную сумочку — рассматриваю синяк.
— Кто тебя так?
— Ав–ау… Сама.
Ну сама так сама…
На время прекратив рыдать, Рита пьет крупными глотками воду, захлебывается, прозрачная струйка сбегает по подбородку, крупные капли, упав на грудь, расплываются по свитеру темными медалями.
Сопли, слюни, слезы.
Постепенно моя подопечная успокаивается. Всхлипывания доносятся все реже, фирменное «ав–ау» — все тише. Шмыгнув в последний раз, Рита по–детски утирает нос рукавом.
Нос красный, мокрый, распухший, губы дрожат, мазок жирной помады алеет на подбородке, потек фиолетовой туши волнисто спускается по щеке.
— Что, наконец, стряслось?
— Он хочет со мной развестись! — взревывает Рита, захлебываясь новой трелью.
— Это он тебя так? — показываю на синяк.
Мотание головой.
— Я с–сама… Упала… Он сказал, что… Он узнал, что я… Мы… А ведь ничего такого между нами не было… Просто…
— Да объясни ты толком!
Она воет. Единственный выход — схватив ее за плечи, потрясти как грушу.
Трясу. Растрепанная голова мотается из стороны в сторону, слипшиеся пряди лупят по щекам. Если она не успокоится, придется влепить ей реанимационную оплеуху.
Но Рита вдруг успокаивается.
— Он узнал, что мы раньше встречались. Я ему объясняла, что ничего такого не было, но он… Разве я виновата, что он ненавидит этого Лернера? Он вообще не в моем вкусе, он толстый!
Постепенно картина проясняется — как будто с нее сорвали маскирующую холст мешковину. Очевидно, Фукису доложили, что его жену засекли на вечеринке с Лернером, вот он и взбеленился. Дальше — синяк, угроза развода, девичья фамилия и прочее…
— Он припомнил, что раньше…
— Что раньше? Объясни толком!
— Я тогда думала, что Лернер на мне женится… Это было лет десять назад! Но я же тогда не знала, что когда–нибудь выйду замуж за Фукиса. Разве я могла тогда предположить?
Действительно! Девушке невозможно предположить, за кем в конце концов она окажется замужем, тем более если кандидаты в женихи выстраиваются в очередь.
— Теперь он думает, что я изменила ему.
Черта с два! Фукис не дурак, чтобы взбелениться из–за измены жены. Верно, он решил, что Лернер через Риту узнает о коммерческих планах своего конкурента. Хотя что ценного может сообщить ему недалекая Рита?
— Все ясно! — обрываю навязший в ушах скулеж. — Значит, план такой: сейчас едем в больницу, получаем справку о побоях. Устраиваем тебя в гостиницу.
— Зачем справку? — спрашивает Рита, сразу прекратив выть.
— Там видно будет, — туманно отвечаю я.
Рита кивает, согласна. Она мне верит.
Я и сама не знаю зачем. Зачем мне Рита, больница, справка, фиолетовый синяк… Зачем?
ОН
Во имя тайных целей мне приходится постоянно поддакивать своей суррогатной невесте — даже в пустяках, особенно в пустяках! Захочется ей в выходной отправиться к черту на кулички, чтобы присмотреть себе очередной наряд, который даже африканскому дикарю покажется чересчур минималистическим, — пожалуйста! Пожелает отправиться в зоопарк, чтобы там битый час сюсюкать над вонючими, истомленными жарой животными, — извольте! Захочет посмотреть тупую комедию — ради бога! Я тоже буду смотреть и хихикать, подавляя приступы спорадической зевоты.
Зачем, спросите вы? Затем, чтобы после бесконечных титров, во время которых она зевает, потягивается, разминая застывшее тело, пьет жадными глотками яблочный сок, по–кошачьи перекатывается с боку на бок, требует, чтобы ей чесали спинку, щекотали за ушком, — поинтересоваться как бы невзначай:
— Пупсик, что–то давно твой папа не звонил…