Большая стрелка

Он сел в свою «Волгу». Покопался в бардачке, ища ключи от квартиры Константина. Брат дал их три месяца назад, перед последней командировкой. Они ехали в автомагазин забирать уже оплаченную игрушку, о которой давно мечтал Константин, – продукт шведского автомобилестроения, новый «Сааб».

– Возьми. – Константин кинул на сиденье ключи. – А то мало ли что случится. Вдруг на голову плита упадет. Чтобы двери не ломать. Дверь новая. Немецкая. Хорошая дверь…

– Типун тебе на язык, – поморщился полковник.

Брат засмеялся. Чувствовал, что ли, опасность? Или знал о ней?

Гурьянов тронул с места машину, покрутился минут двадцать по городу, осторожно проверился. Рванул пару раз на светофорах. Сделал еще несколько трюков для выявления «наружки». Разговор с милицией ему не очень понравился. В дури своей сыщики могли повесить ему «хвост». Но никаких признаков наружного наблюдения не обнаружилось.

Вот и контора. Особнячок у метро «Октябрьское Поле» утопал в зелени и производил весьма мирное впечатление. Но это был один из адресов отряда «Буран».

Командир отряда генерал-майор Рокотов принял его сразу. Генералу было за сорок, но выглядел он гораздо моложе своих лет. Вальяжный, немного рыхлый, в дорогом сером костюме, он напоминал больше руководителя какой-нибудь компании.

Первое задание Гурьянова в «Буране» – тогда Рокотов был командиром группы. Они шли по душманской территории за важным грузом. И попали в дикую мясорубку. Казалось, выйти из этого пламени невозможно. Но они вернулись все до единого. Рокотов очень редко терял людей.

– Неважно выглядишь, – сказал генерал. – В командировку не хочешь? Тебе нужно проветриться.

– Мне нужен отпуск.

– Та-ак… – Рокотов посмотрел на него испытующе. Он слишком хорошо знал своих людей, чтобы представить, как все будет. – Мы надавим на органы. Они лягут костьми, но найдут убийц.

– Никто костьми сейчас не ляжет. Это только мы можем ложиться костьми. А эти… – Гурьянов отмахнулся.

– Я подниму всех наших «безопасников». Это их стихия. Они раскопают.

– Они не сделают это лучше меня.

– Здесь не Афган и не Ангола, Никита… Ты понимаешь, что я не должен тебя отпускать, – устало вздохнул Рокотов.

– А вы должны понять, что я не могу не идти.

Шеф видел – боевая ракета вышла на курс. И резко спросил:

– Хорошо, какие ресурсы нужны? Выкладывай расчет. Люди. Оснащение.

Рокотов не имел права не только предлагать, но даже заикаться о таком варианте. Использование сил и средств отряда «Буран» внутри страны запрещено категорически. Однако бросать в подобной ситуации своего сотрудника на произвол судьбы он не мог.

– Нет, – отрезал Гурьянов. – Это мое дело. Личное…

– Ты – в Службе. И личных дел у тебя быть не может.

– Не было. Теперь есть.

Генерал покрутил в пальцах пластмассовую авторучку. Фактически начальник одного из его основных отделов просил разрешения на личную вендетту.

– Пиши рапорт. Месяц отпуска. При осложнении ситуации сразу на контакт. – Ручка хрустнула в пальцах Рокотова.

– Только не надо за мной присматривать.

– Обещаю, – неохотно произнес генерал. Это далось ему с трудом, потому что он имел привычку слово свое держать…

Ну а дальше – в квартиру брата. Гурьянов сорвал бумажную ленточку с печатью прокуратуры и вошел внутрь.

Еще недавно квартира была наполнена жизнью. Здесь звучали голоса, смех, велись беспечные разговоры, на плите жарилась яичница, в прихожей на полке накапливались прочитанные и непрочитанные газеты. Теперь тут никогда не будет как прежде.

Он был тут сразу после убийства. Здесь толпились оперативники, понятые. Они осматривали все с видом старьевщиков, разглядывающих ставшие никому не нужными ветхие вещи. У вещей такая судьба – они часто переживают своих хозяев. Гурьянов тогда вышел отсюда в числе последних и видел, как следователь закрывает и опечатывает дверь.

Что-то кольнуло его, когда он вошел в большую комнату.

Когда он в прошлый раз покидал квартиру, порядок в ней был несколько иным. И вещи были разбросаны по-другому. Кто-то здесь побывал, осторожно отклеив печать, а потом вернув ее на место…

* * *

Недолго Художнику пришлось править в камере следственного изолятора. Дело в отношении его передали в суд.

Признав свою вину, он попросил прощения у честных людей и умолял не лишать свободы. Но получил два года в шестой исправительно-трудовой колонии в Калачевском районе. Там устроился на блатную должность в клубе, где малевал плакаты с изображениями счастливо улыбающихся заключенных, вставших на путь исправления.

На зоне царил не воровской закон и даже не понятия, а беспредел. В то время любимой темой журналистов вдруг стало бесправное положение зэков, так что в ИТК-6 повадились правозащитники и корреспонденты. Для смеха Художник продемонстрировал юной, напористой и наивной сотруднице «Комсомольской правды» собственные рисунки и наплел о том, как он, молодое дарование, вынужден был красть, чтобы мать, оставшаяся без работы, не умерла с голоду. Эта история вышла в газете с его фотографией.