Большая судьба

Еще два-три года назад бассейн именовался Восточно-Родопским. Теперь его границы раздвинулись на север, на запад, и он включил в себя большую часть горного массива. Бассейн стал Родопским.

В огне борьбы за социалистическое преобразование родного края вырос и закалился болгарский горняк. Герой труда, коммунист, он поистине богатырь, ломающий и сдвигающий с места скалы. Человек-гора!

* * *

Когда мы поднялись из маданских подземных галерей и остановились на пригорке, чтобы полюбоваться необычайным видом города, разместившегося на крутых склонах ущелья, Лозан Дойчев предложил:

— Заедемте-ка в районное управление канатно-подвесных дорог… У меня там есть дело к одному инженеру!..

В управлении нужного нам инженера мы не застали. Нашли его в горах — на строительстве новой воздушной линии.

— Здравствуй, отец! — радушно приветствовал тот Лозана Дойчева. Впрочем, если бы он и не сказал «отец», его внешность более чем красноречиво говорила об этом. Отец и сын похожи, как две капли дождя, выпавшие, однако, на землю одна двадцать лет спустя после другой.

Отец был в тюрьме, когда родился его первенец. У Лозана не могли спросить, как назвать сына. Хотя в том и не было нужды: по народной традиции первенец получает имя деда, а деда звали Дойчо. Тюрьма, затем нелегальная жизнь, партизанский отряд не давали возможности пестовать наследника. Но, может быть, пример жизни отца оказал на сына гораздо большее влияние, чем это сделало бы отцовское слово.

В сорок восьмом Дойчо с отличием окончил семилетку. Отец предложил ему поработать в бассейне. Кое-кто из друзей семьи подумал, что Лозан слишком суров: средств и возможностей для дальнейшей учебы более чем достаточно. Но старый коммунист растил сына не белоручкой, а тружеником. Дойчо начал с чернорабочего: копал землю под бетонные фундаменты опорных столбов, потом стал бригадиром, прорабом. Одновременно он учился. И когда сдал экзамены в вечернем рабфаке, поступил в институт. Железная воля отца дала себя знать. Ему, блестяще защитившему диплом горного инженера, предлагали хорошие должности в Софии. Он же пошел туда, где труднее, но больше пользы для себя и для общества.

…У начальника канатно-подвесных дорог действительно было дело к инженеру районного управления. Но что греха таить, отец хотел показать мне сына и, как говорят в таких случаях болгары, «имеет право»!

Покамест Дойчевы беседовали по своим служебным вопросам, я присел к группе отдыхавших в стороне рабочих. Седоватый прораб, делая большой и корявой рукой какие-то пометки в блокноте, словно невзначай промолвил:

— А наш-то Маресьев не сдается, бегает!..

— Это о ком вы?

— О Лозане. Мы его Маресьевым кличем. Хоть у него не протезы, а свои ноги, но они ему не меньше болей и страдания причиняют. Пенсия человеку положена. Ему бы отдыхать, он же днем волчком крутится, а ночью волком воет от старых ран! Душа в нем стальная, а нервы крепче вот этих тросов!..

Подошли Дойчевы. Старший обнял, тормоша, прораба:

— Внука жду, Желю! Письмо от невестки из института получили. Да, дедами становимся!..

— Пора, Лозо! А как назовете?

— Лозаном. Как же иначе, по деду, — ответил Дойчо.

— Хорошее имя!

Они стояли рядом, рослые, сильные, одинаково смежая в улыбке карие глаза — коммунист-отец, совершивший в жизни свой большой подвиг, и коммунист-сын, которому подвиг еще предстоит. Я долго глядел на них, и откуда-то из глубины памяти сами по себе возникли слова поэта: «Гвозди б делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей!»

1959 г.

На золотых песках…

Стена, обращенная к морю и утреннему солнцу, сплошь стеклянная, разделена на сотни клеток. И когда в ранний час глядишь на дом с берега, то он представляется восковою рамой пчелиного улья, соты которой залиты янтарным медом. Архитектурные линии дома просты, совершенны и воздушно легки. Видно, талантливая и умелая рука «вписала» его в чудесный пейзаж Черноморского побережья.

Издревле человек называл живописные, созданные природой места красивыми, образными и звучными именами. Этот уголок носит имя Золотые пески. Он расположен в полутора десятках километров севернее города Варны. На берегу, где, подобно маятнику, ритмично перемещается граница моря и суши, лежит широкая кайма мелкозернистого песка, отливающего золотом. Мало таких роскошных пляжей на земле! Недаром их в прессе Старого и Нового света величают «Балканской Ривьерой», «жемчужиной Черноморья».

Вдоль пляжа стелется по проволочным шпалерам виноградная лоза, над нею ярусом тянутся сады, а за садами начинается девственный лес — густая и прохладная тень грабов, буков и лип, где путника влечет студеная ключевая вода.

Идея строительства Международного дома журналистов родилась в 1956 году на Первой всемирной встрече работников печати в Хельсинки. И хотя времени утекло с тех пор немного, все же теперь трудно установить, кто первый произнес «а». Кажется, болгарские коллеги. Но, говорят, они еще не успели закрыть рта, как их предложение уже звучало в устах делегатов всех стран. Двух мнений, а значит, и дебатов, по этому вопросу не было.