Большая судьба

Аносов долго смотрел на огненную лаву. Вот она уже в изложнице, не шелохнется. Тишина. Постепенно белый накал ее переходит в красноватый, потом синеет и незаметно для глаза тускнеет: сплав готов!

Дождавшись, когда остынет сталь, Аносов бережно взял слиток в руки, долго ворочал его, прижимал к груди.

— Наконец-то, наконец добыли! — прошептал он стоявшему рядом Швецову.

Глаза старика весело блестели. Он и сам был несказанно рад, но всё же напомнил Аносову:

— Ты, Петрович, ноне батькой стал. Сынок, поди, заждался…

— Это верно, давно пора. Сейчас побегу! — счастливо улыбаясь, сказал Аносов. Он сбросил кожаный запон, вымыл руки и до хруста в костях сильно потянулся. — Ну, а теперь скорей, скорей домой! — вздохнув полной грудью, радостно сказал он.

Татьяна Васильевна встретила мужа слабой ласковой улыбкой. Она страдальчески прижалась головой к его груди и просяще прошептала:

— Взгляни на него… Такой же, как ты… Щелочки глаз… Ах, Павлуша, он весь в Аносова, только пока еще не чумазенький… Не успел побывать в литейной…

Павел Петрович вышел из комнаты, где, сладко посапывая, лежал сын. Хотелось отдохнуть: так много сегодня радости! Он прилег на диван, но в душе его вдруг вспыхнуло беспокойство; оно нарастало, и вскоре мысли о литье вновь овладели им.

«Тигли! — вспомнил он. — Предмет сей, ничтожный по названию, но весьма важный для металлурга! Да, нам нужны свои, русские тигли!»

Снова лихорадочно заработала его мысль: «Да, да, нужны свои тигли!» решил он.

Ну что такое тигель, если подумать? Горшок! Нет, это не простой горшок. Он высок, с прямыми стенками и двумя доньями; в верхнем дне небольшое отверстие. Тигли делали из огнеупорных смесей графита и глины. В них плавили металл, и они должны были выдерживать температуру в три тысячи градусов.

По виду простая вещь, тигли привозились на Урал из далекого немецкого городка Пассау. Так и повелось с давних пор, что все русские металлургические заводы ввозили горшки для литья из-за границы. А каждый тигель стоил двадцать пять рублей!

Павел Петрович решил научиться делать горшки из уральских материалов. Ахте запротестовал:

— Это невозможно, сударь! Только в Пассау могут делать горшки, способные выдерживать самый высокий жар!

— Возможно! Вы увидите, что это возможно! — запальчиво воскликнул Аносов. — Мы не можем зависеть от других стран!

Инженер попал в больное место Ахте: тот старался казаться русским и внешне заботился об интересах России.

— Хорошо, попробуйте! — наконец смирился он.

…Это было смешно. Служанка подолгу втайне наблюдала за Аносовым. Серьезный, ученый человек помешался на горшках. Кабинет уставлен тиглями, всюду — на столе и подоконниках — черепки. Барин приносит их каждый день, толчет в ступке и рассматривает в лупу.

Татьяна Васильевна тоже в обиде: «Простые горшки его занимают больше нашего малютки!». В отсутствие мужа к ней толпой пришли золингенцы:

— Фрау Анософ, разве это занятие для образованного человека? Горшки можно купить готовые…

— Я тоже не понимаю его замысла, — чистосердечно призналась Татьяна Васильевна. — Но что я могу поделать? Ведь в горном деле я ничего не смыслю…

Несмотря на ее раздумья, она всё же упорно поддерживала мужа и всему находила оправдания. «Наверное, Павлуша надумал что-нибудь серьезное, раз всполошились немцы!» — мысленно одобрила она мужа.

Между тем Аносов взялся за изготовление тиглей: съездил в Челябу и вскоре доставил оттуда несколько видов огнеупорной глины; он составлял из нее и угольного мусора смеси и вместе со Швецовым ладил тигли.

Как-то Швецов с обидой в голосе пожаловался:

— Немыслимое дело мы затеяли, Петрович. Наши-то, златоустовцы, смеются, горшечниками зовут…

Аносов нахмурился:

— Что же, горшечники — это почетно. А ты потерпи еще немного!

Ему и самому приходилось тяжело. Он не раз уже ловил на себе насмешливые взгляды окружающих.

«Нам тяжело, это верно, — думал он. — Но ведь каждая копеечка, отданная за иностранный тигель, заработана русским мужиком, обильно полита его потом. Надо помочь народу».

Инженер упрямо продолжал работу, но неудачи преследовали его: горшки лопались, не выдерживая высокой температуры. Лицо Аносова похудело, стало восковым. Он нервничал: заводчики из Пассау откуда-то прознали о затее Аносова и пожаловались в горный департамент. В газете появились насмешливые заметки о тиглях златоустовского инженера. Казалось, все ополчились против Павла Петровича, и, чтобы отвлечься, он часто уходил в горы…

Однажды, вернувшись с прогулки, Аносов прошел в сарай. В раздумье он стоял, глядя на приготовленные тигли; в темном, тихом углу мерно трещал сверчок. Павел Петрович вдруг схватил лом и с остервенением стал крушить горшки.

— К чёрту всё! Пусть не иссушают мозг! — Он раздробил тигли на мелкие черепки и растоптал их.

Аносов не слышал, как позади скрипнула дверь и кто-то вошел.

— Ты что ж это, Петрович, взбесился вдруг? — укоризненно сказал вошедший Швецов.

— Ничего путного не выйдет у нас! — в отчаянии закричал инженер.

Старик прошел вперед, присел. Он недовольно посмотрел на Аносова: