Рассказчик тяжко вздыхает, опечаленный собственной историей, и я спешу на выручку.
– Бес не упомянул одно обстоятельство, которое не имело никакого значения для князя Болко, зато может оказаться важным для нас. Если в один прекрасный день в Валбжихских горах появится добрый человек, который не жаждет заполучить замок в собственность, а лишь желает бескорыстно им любоваться, замок снова станет видимым – навек. И все будут думать, будто так всегда и было.
– Да? – Недоверчиво переспрашивает мой друг. – Ты так считаешь? Ладно, вот он я, добрый человек, желающий бескорыстно любоваться замком. И где же он?
– Где ему и положено, на горе, – твердо говорю я. – Просто отсюда не видно. Но мы вполне можем его поискать. Сейчас, погоди.
И я устремляюсь к стоянке такси, где скучает одинокий серебристый фиат. Кое-как объяснившись с водителем на причудливой смеси всех известных и неизвестных мне славянских языков – послушайте, где-то тут неподалеку должен быть старый замок. А черт его знает, может быть, и Ксяж[27]
… Других, говорите, поблизости нет? Ну тогда точно он. Вы отвезете? Отлично! – машу рукой, дескать, поехали.Мой друг, надо отдать ему должное, не задает никаких вопросов. Молча садится на заднее сидение, всю дорогу глядит в окно, по-детски прижавшись носом к стеклу. И только когда мы останавливаемся, недоуменно говорит:
– Ну и где?
– Ты не туда смотришь, – смеюсь.
– А куда надо?.. Ух ты!
– Это не «Ухты», а Ксяж, – на всякий случай уточняю я. – Запомни хорошенько, как-никак, твой первый расколдованный замок. Ну да лиха беда начало, может, теперь войдешь во вкус.
Осмотрев замок со всех сторон и основательно проголодавшись, мы возвращаемся на Рыночную площадь. Все здешние кафе предлагают клиентам один и тот же набор деликатесов: унылые гигантские сэндвичи, начиненные увядшим салатом, жареная картошка и сосиски разных пород. Но мы не ропщем, а с кротостью, достойной лучшего применения, усаживаемся за длинный деревянный стол, рассчитанный, как минимум, на полдюжины едоков. Я по складам читаю меню, а друг мой глазеет по сторонам; всяк, таким образом, занят своим делом, и хорошо.
– Посмотри, – шепчет он, предварительно потянув меня за рукав. – Видишь вооон то чудо органической жизни?
«Чудо органической жизни» – это у нас, надо понимать, очередная невинная жертва Бахуса. Судя по щетине, обильно покрывающей те места, где у людей обычно расположены щеки и подбородок, это существо более-менее мужского пола; что касается его возраста, тут строить какие-либо предположения невозможно. Зато он феноменально уродлив: скошенный лоб неандертальца, под кустистыми бровями сокрыты крошечные мутные глазки, один из которых, похоже, отчаянно косит, алая пористая картофелина вместо носа, беззубый и почти безгубый темный колодец рта, а под ним срезанный безвольный подбородок – какая досада! Квадратная боксерская челюсть вполне могла бы спасти положение, превратив это нелепое чудище в роскошного кинематографического монстра. А так он, на мой вкус, чрезмерно правдоподобен и именно поэтому безупречно отвратителен. Что же до облачения существа, мне мучительно недостает словарного запаса для его детального описания; во всяком случае, костюм прекрасно гармонирует с обликом своего владельца, и этим все сказано.
– Бывали в моей жизни и более прельстительные зрелища, – сдержанно говорю я и снова утыкаюсь в меню.
Мне нельзя отвлекаться. Еще немного, и я переведу седьмую строчку. Возможно, именно она содержит информацию о блюде, хоть сколько-нибудь отличном от бутерброда и даже от сосиски. Шансов на это немного, но надежда еще теплится в моем сердце.
– Да, мужик неважно выглядит. Но, похоже, научился извлекать из этого практическую пользу. Я за ним уже очень давно наблюдаю…
– Очень давно? Да, – вздыхаю, – ты прав, я слишком медленно читаю это чертово меню.
– Ничего удивительного, я в нем вообще всего одно слово из пяти понимаю… Ага, дядька еще полбокала пива заработал, молодец!
– Это как? – Равнодушно спрашиваю я.