Большая волна в Канагаве. Битва самурайских кланов

– Когда установится хорошая погода, давайте поедем за город, – весело предложил Такэно-старший. – Если поехать по правому рукаву реки, то неподалеку будет чудесное местечко. Там сосны стоят на краю цветущего луга; их корни свисают с обрывистого берега, отбрасывая тень на заводь, заросшую осокой и камышом.

Будем сидеть под этими соснами и слушать, как журчит река. А одна сосна, вся скривившись, растет так низко над водой, что ветвями касается реки.

Когда я увидел это, то подумал, не здесь ли написаны стихи:

Сосновая ветвь
Коснулась воды – это
Прохладный ветер.

– Поедем, обязательно поедем туда! – продолжал Такэно-старший. – Вот только туман рассеется, подсохнет земля после дождя, – и поедем! Даже лучше того: пойдем пешком, – обращаясь к сыну, он пояснил: – Твоей маме сейчас полезно ходить пешком.

Маленький Такэно бросил застенчивый взгляд на округлившийся живот Йоки, а она смутилась и поправила халат…

Перед сном Йока сказала Такэно:

– По городу ходят разные слухи об утреннем собрании у князя.

Такэно нахмурился.

– Нет, нет, я ни о чем не спрашиваю! – затрясла головой Йока. – Я только беспокоюсь о наших детях – о маленьком Такэно и о ребенке, который должен родиться. Что будет с ними?

Такэно отвернулся от нее.

Йока тяжело вздохнула:

– Ну что же… Пусть сжалятся над нами великие боги, пусть они даруют нам общую судьбу!

Крик оленя

После холодных дождей, прошедших в начале лета, наступила засуха. Нестерпимая жара иссушила землю; поникли травы и цветы, даже листья на деревьях сохли и опадали.

В княжеском поместье обмелело озеро, а в маленьких прудах парка совсем не осталось воды. Жившие там лягушки вначале пытались спрятаться в иле, но вскоре он сделался жестким и твердым, и лягушки пропали неизвестно куда. Теперь, по вечерам, в парке стояла жуткая тишина, нарушаемая лишь короткими, сдавленными криками птиц.

Сэн плохо спал по ночам, но этим вечером он заснул сразу, однако сон его был тяжелым. Сэн копался в саду, нужно было полить цветы, изнывавшие от жажды, но сколько Сэн не лил воду, земля оставалась совершенно сухой, а цветы жухли прямо на глазах, скручивались в трубочки и с противным хрустом переламывались пополам.

Отчаявшись, Сэн оставил свои бесполезные попытки и побрел к дому. То там, то тут валялись обгоревшие на солнце мертвые птицы, по ним с противным кваканьем скакали толстые жабы багряного цвета.

Задыхаясь и чувствуя боль в сердце, Сэн быстро, как только мог, дошел до дома. Закрыв дверь, он сел на пол и прижался лицом к стене, но спокойнее ему не стало. Дом был огромным, пустым и гулким, он был похож на громадную пещеру, большую по размеру, чем весь княжеский парк. Сэн встал и зачем-то пошел в темную бесконечность комнаты.

Он оказался в дремучем лесу, где можно было двигаться только по одной узкой тропинке. Здесь его уже ждали: за кустами, к которым приближался Сэн, прятались чудища. Он знал, что они его подстерегают, но не мог не идти, ноги сами несли его вперед.

Те, кто его ждали, выскочили, когда Сэн был в двух шагах от них. Они бежали на четвереньках, одетые в волчьи шкуры, а может быть, шкуры приросли к их коже. Лица нападавших были человеческими, но дикими и страшными, искаженными злобным оскалом. Подскочив к Сэну, эти мерзкие оборотни вцепились ему в руки и начали грызть их. Ему было очень больно, он кричал и пытался освободиться от этих тварей, но они снова и снова вгрызались в его запястья, так что Сэн отчаялся и заплакал.

Картина тут же переменилась. Теперь Сэн очутился на темной поляне среди грязно одетых женщин с растрепанными волосами. Душа его содрогнулась: он узнал в них казненных много лет назад пожирательниц детей. Эти помешанные женщины и сейчас занимались своим ужасным делом: они разожгли на поляне костер, поставили на него большой чан с водой и принялись бросать в него детские трупы. Не замечая Сэна, проклятые ведьмы с дьявольским хохотом обсуждали, как лучше приготовить свое ужасное варево. «Пусть оно варится до тех пор, пока все мясо не будет жидким и пригодным к питью; из плотных костей мы сделаем волшебную мазь для наших превращений, а жидкие соки мы разольем по бутылкам, и если новичок выпьет несколько капель этой жидкости, он станет причастным нашему знанию!» – вопили они.

Сэн задрожал и нечеловеческим усилием воли заставил себя проснуться. Открыв глаза, он увидел, что опять сидит в своей комнате у стены, а дом был по-прежнему пуст и гулок.

В комнате находился еще кто-то; Сэн обернулся и увидел покойного Сотобу. Он был одет в тот самый белый халат, в котором его кремировали. Полы халата были запахнуты справа налево, а тыльные стороны кистей рук и запястий – тщательно закрыты. На ногах Сотобы были надеты соломенные тапочки, а голова его была повязана треугольной косынкой.