Большая Засада

Но было уже поздно — от цирюльни ничего не осталось, клетки с птицами были перевернуты. Чтобы сдержать слезы дрессировщика трупиалов и овсянок, чтобы не все казалось ему таким трагичным и безнадежным, Гиду вытащил из воды брадобрейное кресло, на котором сидела горлица Фого-Пагоу. На глазах у Додо выступили слезы, он взял птичку и прижал к груди под рубахой, чтобы согреть. Только после этого он поинтересовался креслом — единственным имуществом, которое у него осталось. А ворона-канкао исчезла. Он так и не нашел ее, сколько ни искал.

16

Тисау Абдуим и Баштиау да Роза вместе вышли из дома капитана, где оставили жен и детей — Криштовау и Отилию — в компании Марии Розы, дочери мастеров таманку, с которой начался урожай младенцев в конце этой зимы. Таманку в воде казались маленькими кораблями, бросавшими вызов бурям и непогоде.

У моста нес стражу плотник Лупишсиниу. Зинью пытался сдвинуть его с места, но тщетно, и тогда решился остаться вместе с отцом. Баштиау да Роза, который работал вместе с Гиду и Лупишсиниу над этой сложнейшей задачей, похвастался:

— Перед такой работой можно и шляпу снять. Экие мы молодцы, кум Лупишсиниу! — Мост был гордостью Большой Засады.

— Он все еще держится. Посмотрим, что дальше будет. А куда идете?

— Поглядеть, как там народ на той стороне.

— Мы отнесем детей в дом капитана, — пояснил негр. — А почему бы вам с нами не пойти? Нам ваша помощь может понадобиться.

— Пойдем, отец, — настаивал мальчик. — Чего тут стоять-то?

— Я знаю, что это ни к чему. Но это то, из-за чего я страдал и исходил слюной от удовольствия, будто ребенок мой. А если дитя в опасности, то я должен быть рядом. А ты иди с ними.

— Я не пойду. Я останусь.

Первым человеком, которого они увидели на мельнице, была Корока. В сухих руках она держала младенца, которого приняла несколько часов назад и который получил имя Жасинта. В чане лежали остальные новорожденные: близняшки Диноры, дети Илды и Фаушты. Не было только младенца Изауры — он сосал материнскую грудь, темное вздутое вымя, из которого в изобилии стекало молоко. Мужчин было не много: большинство ушли искать лодку.

Непослушных мальчишек и девчонок удавалось удержать там с трудом. Это был мир молчаливых женщин. Тяжелая, грустная атмосфера, и чтобы разрядить ее, Баштиау да Роза пошутил:

— Какая чудная кастрюля бейжу!

Помимо двух или трех мальчишек только сиа Леокадия, сидевшая с опущенными в воду ногами на винте мельничного пресса, посмеялась шутке каменщика. Амброзиу не нашел в ней ничего забавного и разозлился:

— Долго мы еще не будем есть бейжу и муку еще долго продавать не будем. Маниока кончилась, посадки затопила вода. Мы потеряли все.

Сиа Ванже подошла к мужу и, не противореча ему, заставила его прекратить жалобы. К чему плакаться?

— Все так, старик, река унесла изрядно добра: посадки, ферму, скотину, но ведь не все же — земля-то осталась, и мы засеем ее заново, ежели Бог того пожелает.

Амансиу, один из уроженцев Эштансии, возразил:

— Похоже, Бог не очень-то хочет, если это, конечно, от него зависит…

Сиа Леокадия, с высоты своего импровизированного кресла, цыкнула на зубоскала и поддержала Ванже:

— Закрой рот. Ты сам не знаешь, что говоришь. А я скажу то же самое, что и вы, сиа Ванже. Мы живы, и никто не отнял нашу землю. Я прошу Господа только о здоровье.

— Да, о здоровье, и чтобы он послал нам немножко солнца, — снова пошутил Баштиау. — Вы помните о моем обещании, тетушка Ванже? Первый дом, который я построю, когда спадет вода, будет ваш. Не думайте, что я позабыл.

Они едва могли двигаться в этом крошечном закутке на мельнице. Тисау спросил про Алтамиранду, про его жену и дочь. Ему сказали, что муж и жена остались на плантации, спасая выводок свиней. Наводнение снесло их лачугу и свинарник. Дурочку никто не видел; она бродила как бог на душу положит: когда уйдет, когда вернется — неизвестно. Если она, конечно, не с козами в какой-нибудь пещере, затерянной в холмах. Разговор дальше не пошел, потому что вернулись мужчины с поисков лодки. Они несли дурные вести.

Как и предполагалось, лодки и след простыл. Ее оставили перевернутой в корнях густолиственной кажазейры, ниже по течению, в том месте, где река, не стесненная каменной горловиной, расширялась и становилась глубже. Разве ж могла лодка остаться там в ожидании хозяев? Теперь река — хозяин и господин, единственный и непререкаемый. Теперь она одна всем заправляет. «Даже ходить туда не стоит», — сказал Амброзиу. Вместе с землепашцами пришел Педру Цыган — они встретили его около дерева кажазейры: он был мрачный, унылый и разговаривал сам с собой.

Негр Каштор не позволил даже начать обсуждать судьбу лодки:

— Пойдем отсюда, покуда мост еще стоит, пока его потоком не унесло.

Корока вышла вперед, демонстрируя каменщику и кузнецу младенца:

— Поглядите, красота-то какая!

Она сняла кофту, чтобы получше укутать малютку — нить жизни, волшебную палочку надежды.

17