Большая земля

Но пока что горячее дыхание пустыни не донеслось до степи, и она была во власти воды. По размытым топким дорогам можно было пробраться только верхом. Райисполкомовцы, секретари райкома, председатели колхозов, девушки-письмоносцы — все сели на лошадей. В селах заканчивались последние приготовления к посевной. В колхозе «Большевик» и сам председатель, и бригадиры то и дело наведывались на поля, следя за поспеванием почвы.

На одном массиве, раскинувшемся на пологом склоне, земля, вся в прибитой спутанной стерне, совсем порыжела и бугорки покуривались пылью. По всем признакам здесь уже следовало пахать. И вот ранним ветреным утром у межи, отмеченной прошлогодним бурым полынком, собрались пахари во главе с Павлом Васильевичем Гончаровым, маленьким и вовсе одряхлевшим.

Трактор стоял на закраине поля. Возле него суетился Степа Ремнев, озабоченный, суровый, в просторной стеганке, свисавшей до колен, и в новой меховой шапке. Татьяна была тут же. С задумчивой улыбкой глядя на мальчика, она радовалась и весне, и тому, что Степа теперь стал главной опорой, корнем в семье. Сегодня ему доверили зачин, первую борозду. Нешуточное это дело — повести трактор на глазах у стариков, у членов правления!

Вот один из них с сомнением сказал:

— А что, сладит мальчонка?

И тотчас ему возразил Павел Васильевич:

— Этот сладит. Механик ведь рожденный! Машиной что твоим конем вертит.

Никто из стариков не видел, как вспыхнула, покраснела Татьяна. Прикрывшись концом шали, она тихо отошла к Надежде Поветьевой, которая нетерпеливо всматривалась в даль. Над степью, во всю ширину горизонта, неясно струилась белесо-голубая призрачная река: земля еще слишком бурно отдавала влагу — «марила», или «миражила».

— Едет! — вскрикнула Надежда, приметив всадника, словно вынырнувшего из этой призрачной реки.

— У Сапрыкина слово твердое, — скупо отозвался Николай, и старики закивали головами: в Утевке привыкли к военной точности секретаря райкома и ценили его уважение к народу.

Когда секретарь повернул к меже, чернобровая Даша Бахарева властно сказала:

— Заводи, Степа.

Вперед тотчас же метнулся суетливый Дилиган.

— Дай-ка, сынок, — торопливо проговорил он и выхватил у Степы ключ.

Трактор фыркнул, загрохотал, голубой дымок вымахнул из тонкой трубы. Дилиган из-под густых бровей влюбленно смотрел на машину и на молоденького тракториста.

Сапрыкин слез с лошади, поздоровался со всеми за руку. Николай махнул шапкой. Сквозь рокот мотора слышно было, как Степан с лязгом перевел рычаг. Трактор взвыл, дернулся, но осел назад.

Люди вместе с Сапрыкиным, шагнув вперед, тоже остановились.

— Давай, давай, Степа! — глухим от волнения голосом закричал Николай.

Трактор взвыл, колеса как бы нехотя шевельнулись и поползли вперед.

— Эй, на прицепе! Давай! — послышался звонкий, на всю степь, голос Даши Бахаревой. Она побежала за трактором, путаясь в вялой стерне.

Плуги вывернули первые пласты. В нос ударил влажный, прелый запах, идущий от земли.

— Поше-ол! Поше-ол! — тонко, заливисто кричал мальчишка поменьше Степана, наверно его товарищ, и мчался впереди трактора: он радовался безотчетно, как тонконогий жеребенок, выпущенный на волю.

Люди шли тесной группой по самому краю борозды, сталкивались плечами, возбужденно переговаривались. То один, то другой наклонялся, мял в руке, нюхал землю.

— Значит, с зачином…

— Гляди, вот это прет… машина!

— То-то и есть, что машина На лошади, бывало, пашешь — к вечеру как искупанный.

Сапрыкин и Николай немного поотстали. На сапоги навертывалась земля. Николай тяжело хромал, секретарю райкома тоже трудно было идти.

— Старики-то бегут, — с доброй улыбкой сказал он, вытирая лицо платком. — Гончаров и про подожок свой забыл…

— Возле земли человек молодеет, — отозвался Николай. — Первая борозда!

— Влагозарядка нынче отличная, весна дружная. Как думаешь, Николай Силантьич, урожай будет?

— Вся сила в дожде, Иван Васильич. В июне надо обязательно дождя. Не раньше и не позже. — Он подумал, рассеянно тронул рукой рыжие усы. — Да еще ветерком бы не пожгло.

— Трудные здесь условия.

— Это уж так: трудные.

Они замолчали, медленно и тяжело шагая по полю. Николай вдруг вспомнил: когда Сапрыкин приезжал в Утевку в прошлый раз, мать еще была жива. Секретарь райкома, наверное, подумал о том же. Внимательно глянув на Логунова, он спросил:

— Ну, как ты, Николай Силантьич?

Николай медленно опустил голову.

— Да ведь что, Иван Васильич… не воротишь.

— Тогда я не мог приехать: болел.

— Уважала она вас, Иван Васильич… Всей Утевкой хоронили, не обидели. Да что там: аж из Вязовки человек пришел, из другого района. Какой-то однорукий, я его сроду не видал. Всем народом хоронили. На помине семь столов выставили…

— Хороший она была человек, твоя матушка.

— Вы всего-то про нее еще не знаете. С Надеждой Поветьевой поговорите иль с Гончаровым…

Николай словно бы захлебнулся и смолк.