Больше боли. Книга 1. Татуировка

Мне всегда нравилась его непринужденность. Наверно, это аниме сделало его таким терпимым и толерантным. Он поворачивается ко мне, и эти две заколки с розовыми гребешками торчат в разные стороны.

– А сдача где?

Я захожу в ванную чтобы выжать волосы. Запах алкоголя вызывает ностальгию по отцу.

– Я все потратил.

– И купил пиво в золотых банках?

– Остальное я разбил.

Вернулся. Разулся и стал смотреть, как бы починить свои кеды. Никак.

Мой сосед (ах да, Паша) подходит ко мне. Начинает дико ржать.

– То есть, ты угробил все наши деньги на пиво, которое разбил?

– Слушай, я последние кеды из-за этого пива порвал. Все, больше ни капли.

– Ага, – он открывает обе банки сразу, – Ну тогда я твою тоже выпиваю.

Я смотрю на него. Нет, он не гей, просто анимешник. У них там, кажется, даже мультики есть про то, как два парня долбятся. Я, конечно, не видел, но он-то точно знает, что это такое.

Я имел ввиду мультики.

– Дай сюда, я заслужил.

Мы с ним устраиваемся на полу у моей кровати. Он клевый, потому что никогда не заморачивается. Я стремный, потому что пытаюсь понять, гей он или нет уже третий год. И до сих пор не понимаю.

Я впервые его увидел на заселении. Я-то с утра заехал, чтобы к вечеру устроиться уже полностью. Я вообще думал, что один буду жить, потому что день кончался, а мой сосед так и не появлялся. До конца рабочего дня оставалось минут десять, не больше. Я закончил укладывать свои вещи, и смотрел из окна на улицу, думая, что здесь так же холодно, как и везде.

Потом вдруг распахнулась дверь, и ввалилось это чудо. Я говорю чудо, потому что Паша тогда действительно выглядел странно. Во-первых, у него была дикая прическа: что-то среднее между всклоченным бешеным ежиком и полной бритостью на правой стороне черепа. Во-вторых, на нем была розовая толстовка с какой-то няшей спереди. Вот гей, вот чертов педрила, как мне с ним жить, да он же будет ко мне приставать, я должен убедить комендантшу переселить меня, о, черт, я так и знал, ну пипец, как же так – все эти мысли роем мусорных мух пронеслись у меня в голове в те восемь секунд, когда я поворачивал свою голову от соседа обратно к окну. Я даже не поздоровался, кажется, тихо отходя от шока с широко открытыми в окно глазами.

А этот педрила с легкостью девчонки заскочил ко мне на подоконник и сунул костлявую руку.

– Привет, сосед.

Мое рукопожатие было легким и едва ощутимым.

– Я Кира.

ТОЧНО ПЕДРИЛА.

– Но для своих можно просто Паша. – Он улыбнулся и стащил с плеч здоровенный рюкзак.

– Артем. – Пересохшее горло конвульсивно дернулось. Я должен переселиться отсюда, да он же меня в первую ночь…

– Ну что, какая кровать твоя?

У меня сердце провалилось в кишки. Я повернул к нему голову. Он так беззаботно улыбался, что мне стало еще больше не по себе.

– Да… Я не знаю. – Промямлил я. – Я, может, вообще не в этой комнате еще. Как-то непонятно все, и… – Я продолжал нести бессвязный бред, всплескивая тощими руками как какой-то неполноценный, а Паша все смотрел на меня, смотрел, смотрел… И вдруг начал деловито распаковывать вещи.

– Я слышал, общага забита до отказа, так что вряд ли тебя куда-то переселят. – Он вытаскивал книжечки, раскладывал аккуратно сложенные вещи в шкаф, вешал постеры рядом со своей кроватью, а я все сидел пригвожденный к подоконнику и тоскливо взирал на улицу. Мне как никогда хотелось обратно к отцу, к моему гетеросексуальному, пуритански воспитанному отцу.

В постель я ложился как йог на гвозди. Осторожно, миллиметр за миллиметром, задержав дыхание. Паша в это время уже часа три как спал. Но я не мог позволить себе уснуть раньше него. Я должен был быть уверен, что он крепко спит, и что моей костлявой заднице ничего не угрожает.

В таком отчуждении мы прожили вместе почти неделю. Я за это время уже успел надоесть нашей комендантше, уверяя ее, что мы с моим соседом не переносим друг друга, что он крадет мою еду из холодильника и постоянно курит в комнате. Потом я возвращался в комнату, а там Паша уже шел с кухни с кастрюлей в руках и говорил, что сварил лапшу и сейчас мы ее посыплем сыром – будет офигенски вкусно. Что этому его тяночки научили.

Эти спагетти едва проскальзывали вниз в моем зажатом горле. Я все пытался понять тактику его действий, но Паша был гениальным стратегом – он бездействовал. Будь я параноиком, как мой отец, я бы, конечно, и в бездействии нашел что-нибудь, но мои нервы пока были относительно целы, и моя бдительность вскоре уснула, погребенная под Пашиной едой и его постерами со смешными девочками.

Время шло, и мы научились вполне неплохо ладить. А после того, как его не пустили в общагу из-за того, что он пришел позднее комендантского часа, и я уговорил вахтершу впустить его, мы вообще стали друзьями.

И вот поэтому сейчас мы уютненько устроились у кровати с банками пива в руках.

– Че, когда вернешься с клуба? – Изображая безразличие, вяло спросил я. Паша посмотрел на часы.

– Да фиг знает, может зависну у кого-то.

– Блин, ты реши прям сейчас, я не хочу в три часа ночи спускаться вниз, потому что тебя опять не пустят.