Больше, чем что-либо на свете

Ульвен провела с Рамут всю ночь, не отходя от её постели. После второй пилюли девушку прошиб пот, и дрожь почти унялась, хотя страшная слабость по-прежнему делала её беспомощной. Утром, вздремнув часик, Ульвен отправилась ненадолго домой, к дочке, пообещав скоро вернуться. Матушка, уже облачённая в мундир, присела на край кровати.

– Я б осталась с тобой, детка, но на службу надо, – вздохнула она. – Будь она трижды неладна... Если получится вырваться, днём заскочу домой. А с Вуком я ещё поговорю.

Это прозвучало как угроза. С этими словами матушка, поцеловав Рамут в лоб, вышла из дома. Темань, которая тоже провела бессонную ночь, продержалась ещё около часа после ухода Северги, а потом начала клевать носом в кресле. В свою спальню она не уходила, чтобы быть поблизости, если Рамут понадобится помощь. Вскоре матушкина супруга спала так крепко, что её, обычно просыпавшуюся от малейшего шороха, даже не разбудил звон дома. Это вернулась Ульвен, которая успела проведать свою малышку и привести с собой ещё двух врачей из Общества – их с Рамут хороших знакомых. Они осмотрели девушку и согласились с тем, что у неё – озноб горя.

– Этот недуг может случаться не только после какого-то резкого потрясения, но и вызываться длительным воздействием тяжёлых переживаний, – сказала белокурая, длинноногая Эрльрид. – Такое бывает у личностей сильных и стойких, но в глубине души чувствительных.

Она была обладательницей ещё более внушительного «ледоруба», чем внучка градоначальницы. Счастливой ли? В отличие от той девушки, Эрль (так её называли приятельницы) ничуть не стеснялась своего носа и в ответ на советы воспользоваться услугами Рамут только отшучивалась. Она называла себя «госпожой с выдающимися достоинствами». Лишь роскошные светлые волосы украшали её, а в остальном природа наделила её весьма несуразной и забавной внешностью. Длинная и тощая, как богомол, с носом, похожим на птичий клюв, она, тем не менее, с успехом создала семью и сейчас воспитывала троих детей.

После обеда Ульвен снова понадобилось отлучиться, а Эрль с приятельницей остались присматривать за Рамут и развлекать её разговорами. В последнем они весьма преуспели: хоть захворавшая целительница и не особенно могла отвечать, но немного воспрянула духом. Жар с помощью пилюль удалось снизить до приемлемого уровня, и Рамут не так уж и знобило. Для поддержания сил её поили крепким мясным отваром и молоком.

Матушка зашла домой в четвёртом часу дня. Рамут в это время дремала, но звон дома и звук знакомой поступи вернули её из болезненного полузабытья в явь. Когда Северга вошла, мрачновато-решительная и суровая, врачи поднялись на ноги, слегка оробев от её грозного вида. Коротко поприветствовав их кивком, она сразу склонилась над Рамут.

– Ну, как ты тут, родная?

Рамут могла только приподнять уголки губ. Даже движения лицевых мышц давались с трудом, отзываясь в слабом теле звенящими волнами дурноты. А матушка обратилась к врачам:

– Сударыни, могу ли я что-нибудь сделать, как-то помочь? Я для этого и вырвалась со службы.

Рамут требовалось искупать и переодеть, что матушка и сделала, скинув форменный кафтан. Она со всем управилась сама, не допуская к телу Рамут чужих рук. Закутав дочь в одеяло, Северга прижала её к себе, покачивая в объятиях.

– Скажи мне правду, детка: это из-за Вука? – спросила она. – Он что-то сделал тебе, обидел тебя? Говори всё как есть, я должна это знать. За меня не бойся, уж как-нибудь справлюсь.

Когда Рамут закрывала глаза, Вук стоял перед её мысленным взором – среди цветущего луга, с ласково-грустным светом в глубине взгляда. Как она могла обвинить его? Уткнувшись в плечо матушки, она только дышала этим раскалённым небом, горячей землёй и целебной горечью трав.

– Сударыня, сейчас не самое подходящее время спрашивать об этом, – осторожно вставила Эрльрид. – Рамут нужно спокойно поправляться, а все вопросы – потом.

Это было большой смелостью с её стороны – сделать матушке замечание. А ещё большой удачей, потому что матушка даже не рыкнула на неё и признала её правоту. Она уложила Рамут и прильнула жёсткими губами к её лбу.

– Ладно, детка, отдыхай. Постарайся побольше спать... Сон – одно из лучших лекарств.

– А вот тут я соглашусь с тобой, госпожа, – снова вставила Эрльрид.

Ульвен с приятельницами менялись на посту: кто-то один всегда оставался у постели Рамут, иногда сразу двое. А на четвёртый день болезни пришёл тот, кого Рамут видела и звала на цветущем лугу.

Сквозь знобкую дрёму послышался звонок: дом возвещал о приходе гостя. Перевалило за полдень, врачи ушли обедать, и Рамут оставалась в комнате одна. Матушку она узнавала по звуку шагов, это явно не Северга приближалась к двери... Сердце прохладно ёкнуло догадкой. Вук ещё не показался, а Рамут уже знала, что это он.