Больше, чем что-либо на свете

Она сомкнула мокрые ресницы, слушала это сквозь снег, сквозь слёзы – и верила. В каждый вздох, в каждый поцелуй, в грустную дрожащую улыбку и шорох далёких трав иного мира... Верила пальцами, гладившими прохладные щёки супруга, верила губами, которыми ловила его дыхание и подлинную, проникновенную нежность; верила плечами, которые свела отчаянная зябкость, верила сердцем, которое билось рядом с сердцем Добродана. Верила каждым из слов, которые срывались лёгкими снежинками и улетали в тёмное небо:

– Именно поэтому я здесь... Я здесь, чтобы ты выжил, чтобы победил Вука. Это и есть моя битва. Тяжёлая, но слишком поздно о чём-то сожалеть и поворачивать назад... Прошу тебя, не думай об убийстве, каждой такой мыслью ты даёшь силу Вуку, питаешь его. Я верю, что твои дети спасутся, даже если война будет... Я не просто верю, я знаю это.

Её губ коснулся прохладный грустный вздох. Добродан закрыл глаза, уткнувшись в лоб Рамут своим.

– Ты самая прекрасная женщина в двух наших мирах... Я не имел права взваливать этот груз на тебя, но Дамрад настаивала на моём браке. Сейчас она не верит вообще никому; боюсь, что таким образом она решила отдалить меня от себя, как будто тоже что-то почувствовала. Эта битва проиграна, ладушка... Тебе не спасти Добродана, они с Вуком уже прошли ту точку, до которой было ещё неясно, на чьей стороне перевес. Теперь Вук сильнее. Я сам дал ему эту силу, увы.

Рамут сделала бы всё, чтобы стереть печать обречённости с его светлого чела. Её душа раскинула крылья, а ветер ей вторил, растрепав её распустившуюся косу и пересыпая вороные пряди белыми хлопьями. Добродан с тихим, грустным восхищением скользнул в её волосы пальцами, поднёс их к губам и поцеловал.

– Лада... Любимая. Я знаю, как тебе тяжело с Вуком... Я всё знаю, моя голубка, и моё сердце кровоточит оттого, что я ничем не могу тебе помочь. Об одном только прошу: не зачинай с ним детей. Да, у нас одно тело и семя одно, но... У Вука нет того, что есть у меня – любви. Пусть дети будут зачаты в ней – это всё, чего я хочу.

– Я обещаю... Дети будут твоими. – Отвечая на ласку пальцев супруга, Рамут с тёплыми слезами прижималась к ним щекой. – Даже если семя попадёт в меня, когда будет бодрствовать он, я не дам ему прорасти во мне.

Добродан улыбался с тёплым сиянием иномирного неба в глазах.

– Я очень хочу маленьких... Наших с тобой. Хочу увидеть в них твоё продолжение – с твоими дивными глазами и волосами. И с такими же прекрасными душами, как у тебя. Им придётся потерять отца, но я не могу уберечь их от этой доли.

– Они его не потеряют! – Рамут, уже не в силах удерживать неукротимых, сотрясающих грудь рыданий, обвила его шею, вцепилась судорожно, словно оберегая и удерживая. – Я выиграю битву, которую ты считаешь проигранной. Я сделаю это, даже если оба мира ополчатся против меня!..

– Я тоже так думал, когда стремился в Навь, ладушка... – Добродан коснулся вздохом виска Рамут, играя её волосами вместе с ветром и вычёсывая из них пальцами снежинки. – Бабушка предупреждала меня, но я, как и ты, отчаянно веровал в свою победу.

– Ты был один, – сквозь слёзы улыбнулась Рамут. – А теперь мы вместе.

Они стояли, обнявшись, среди снежного вихря. Садовые статуи озаряли дорожку блёклым светом, а волосы Рамут густым плащом окутали их двоих.

– Будь осторожна, ладушка, не произноси моё имя при Вуке, – шепнул Добродан, когда они шагали по направлению к дому. – Лучше зови меня Вуком всегда, потому что Добродан уже ни для кого не существует. Никто не должен узнать всего того, что я тебе сейчас сказал. Помни: у стен есть уши.

– Хорошо, – ответила Рамут, прильнув к нему.

А он улыбнулся и обнял её за плечи. Так они и шли, пока не достигли своих ворот; перед входом рука супруга соскользнула, и сердце Рамут сиротливо защемило. Дом встречал их хрустальным перезвоном и теплом камина, но теперь девушка не столь всецело доверяла этим стенам. Только взгляд мужа согревал её и ободрял, и она всё крепче уверялась в том, что победит в битве. Теперь она это точно знала.

*

Лучи Макши озаряли склонённую над письменным столом голову Рамут, и её убранные в простую косу волосы вспыхивали иссиня-чёрным шёлком. Она работала над своим давним, выстраданным трудом под названием «Некоторые заблуждения современной врачебной науки», приводя его в соответствие нынешнему состоянию лекарского искусства. Одни из высказанных в нём положений уже подтвердились, другим не хватало доказательств, а третьи казались слишком новыми и оторванными от современности.

Всё оборудование было переправлено в Верхнюю Геницу, и под врачебный кабинет Рамут приспособила одну из хозяйственных пристроек тётушкиной усадьбы. Бенеда, цокая языком и качая головой, разглядывала все эти «городские штучки»:

– Ишь ты... Чего только городские лекари не напридумывают!