Больше, чем что-либо на свете

Но она должна была работать, а значит, и вращаться в обществе. Ей предстояло собрать материал для обзорной статьи о моде: силуэты, покрои, сочетания цветов... Как всегда, с «перчинкой» – сдержанно похвалить обладателей хорошего вкуса и пройтись насмешливым пером по любителям напялить на себя всё самое нелепое. В этом ей пригодился её талант живописца: статья должна была сопровождаться рисунками автора. Рисовала Темань с быстротой молнии, ухватывая карандашом с натуры самую суть, а дома по памяти добавляя детали. Статья вышла недурная, госпожа главный редактор даже отметила её на собрании сотрудников. За всю неделю, пока Темань работала над этим материалом, с Дамрад ей посчастливилось ни разу не столкнуться. Зато к ней в гости заглянула Леглит.

Как всегда, они пили отвар тэи и беседовали, а во время прогулки Темани почудилось, что сегодня женщина-зодчий как-то по-особому задумчива и смотрит на неё печальнее и нежнее обычного.

– Что с тобой, любезная Леглит? – спросила Темань, замедляя шаг и касаясь её руки как бы невзначай. – Тебя что-то тревожит?

Та от прикосновения вздрогнула и переменилась в лице, но потом стянула тугую щегольскую перчатку и сжала пальцы Темани открытой, тёплой ладонью.

– Я... Я давно хотела сказать тебе кое-что, но долго не решалась, – глухо и хрипловато от волнения промолвила она. – Это... касается моих чувств к тебе. Впрочем, я и сейчас опасаюсь вызвать твоё возмущение и наговорить такого, о чём придётся потом сожалеть...

– Отбрось все сомнения и говори смело, – улыбнулась Темань, ободряюще отвечая на её пожатие. – Поверь, не существует ничего, что могло бы возмутить меня в твоих словах.

Про себя она ликовала: наконец хоть какой-то проблеск в этом беспросветном существовании!.. Но радость эта горчила, уголки глаз пощипывало от близких слёз, а тоска под рёбрами скреблась неугомонными когтями, как ни пыталась Темань заглушить её голос новыми чувствами.

– Милая... дорогая Темань, с нашей самой первой встречи ты не идёшь у меня из головы, – начала Леглит, запинаясь и смущаясь до розового румянца. – Я принадлежу к сословию зодчих, а в наших кругах принято работу ставить на первое место... Чувства – второстепенное, а зачастую и мешающее работе обстоятельство. Я старалась придерживаться этого образа жизни и мыслей, пока... Пока не встретила тебя. В тебе всё прекрасно: и твой облик – внутренний и внешний, и твой ум, и твоя одарённость, и тонкость твоей души. Восхищение поселилось в моём сердце с первого дня и до сих пор лишает меня покоя. – И, с отчаянием взмахнув рукой к небу, Леглит выдохнула: – Нет, правду говорят наставницы: нельзя нам, зодчим, отдаваться чувствам! Если так и дальше пойдёт, я скоро работать не смогу...

– Мне жаль, что я стала такой помехой, – высвободив руку, тихо молвила Темань. – Соперничать – не в моём духе, лучше я сразу уступлю первенство твоей работе.

Замкнуто сжав губы, она зашагала по дорожке городского сада, окутанной тенью хмурого осеннего вечера. Опять эта невыносимая горечь омрачала трепетную радость от признания в любви: и здесь она могла рассчитывать самое большее на второе место...

– Темань! Молю, погоди! – Леглит бросилась следом и, поравнявшись с нею, сорвала с себя шляпу. Опустившись на колено и глядя на Темань снизу вверх с алыми пятнами возбуждённого румянца, она пробормотала покаянно: – Вот этого я и боялась – ляпнуть что-нибудь не то и обидеть тебя... Так и случилось. Но поверь: ты неправильно меня поняла, клянусь! Как любимая женщина может быть помехой?! Воистину, чувства затмевают разум и делают меня косноязычной... Прости меня, милая Темань! Если я и горожу чушь, то только потому что нахожусь во власти душевного волнения. Видишь? Я на коленях перед тобой, прошу прощения за свою глупость и слагаю своё сердце к твоим ногам.

В саду они были не одни, прохожие издали с праздным любопытством оглядывались на коленопреклонённую Леглит и смущённую Темань. Последняя, схватив навью-зодчего за руки, попыталась убедить её подняться.

– Умоляю, встань!.. На нас смотрят!

– Ну и пусть смотрят, – с блаженно-влюблённой, бесшабашной улыбкой ответила та. – Я не встану, пока ты не скажешь, что прощаешь меня... Я в твоей власти, делай со мной что угодно! Хочешь – подари надежду, хочешь – убей жестоким словом. Всё, что ты прикажешь, я немедленно исполню... Скажешь умереть – умру, прогонишь – уйду. Всё, что ты захочешь, моя госпожа... Я – твоя, моё сердце и душа в твоих руках.

В груди у Темани что-то ёкнуло и тоскливо сжалось: о, если бы Северга говорила ей такие речи, если бы она так признавалась в любви!.. Нет, это глупо... Настолько глупо, что даже смешно об этом думать. Только Рамут удалось сорвать с её языка это слово – «люблю», только к её ногам лохматый зверь-убийца ложился преданным и покорным щенком. Со стоном сорвав с себя вуаль тоски, Темань склонилась к Леглит и коснулась пальцами её разгоревшейся щеки.

– Если так, то я приказываю тебе встать и обнять меня.

Не сводя с неё изумлённых глаз, полных нерешительной, но плещущей через край нежности, та поднялась на ноги.