После захода Макши взошло другое светило, которого Навь не видела уже много веков. Древние летописи приводили его имя – на старонавьем языке оно звалось Миррева, что означало «ночной свет». На новый лад оно должно было произноситься и писаться как Мерева. Свет от него был намного слабее, чем от прежней, тусклой Макши, и имел нежно-розоватый оттенок. Макша сияла невыносимо ярко, поэтому всем пришлось перейти на ночной образ жизни, а днём отдыхать с закрытыми ставнями. Примечательно, что тонкий слой хмари, покрывший все растения, предохранял их от ожогов, и они первыми приспособились к новым условиям. Сгустки хмари, приложенные к глазам, также спасали их от повреждения, но сам свет не приглушали, поэтому тем, кому всё же требовалось выйти на улицу днём, приходилось носить повязки из полупрозрачной чёрной ткани. Но даже сквозь неё яркие лучи Макши кололи глаза, поэтому повязки оказались худо-бедно пригодным, но всё же не безупречным средством, да и видно сквозь ткань было плохо. Стекольные мастерские начали выпускать щитки для глаз из цветных стёкол – круглые, соединённые на переносице перемычкой оправы. Цветное стекло хоть и приглушало свет, но всё же недостаточно для чувствительных глаз навиев. Со своей задачей такие очки справлялись плохо, но это не помешало им стать новым видом украшений и войти в моду. Жрицы призывали понемногу приучаться к свету Макши, выходя из дома на рассвете или на закате.
Неимоверно яркое светило – ещё полбеды, но вскоре среди навиев начал распространяться недуг, который поражал сперва рассудок, а потом и тело. Сумасшествие выражалось приступами страха и бешенства и длилось около месяца, а в течение следующего месяца тело просто иссыхало, превращаясь в живой скелет. Умирал больной от истощения. Как ни бились врачи, спасения от этой хвори они найти не могли. Жрицы неустанно, терпеливо объясняли происходящее:
– Великий Переход отсеивает тех, кто отверг любовь, кто оказался неспособен к ней. Ничем таким больным помочь нельзя, они обречены.
Настали тяжёлые времена. У Темани в редакции заболело пятеро сотрудников, также захворала сама владелица «Обозревателя», госпожа Ингмагирд. Бразды правления перешли к её супруге, но ненадолго: вскоре и её скосил недуг. Место учредительницы поочерёдно занимали дочери умершей градоначальницы, одна за другой последовав за родительницами... Лишь самая младшая дочь выжила, оставшись наследницей родительского имущества. С «Обозревателем» она не пожелала возиться и просто продала его госпоже Эйнерд, богатой владелице сети столичных харчевен, занимавшейся поставками еды в дома жителей Ингильтвены. Как Темань сама не сошла с ума, пока творилась вся эта чехарда с переходом издания из рук в руки – это и для неё осталось загадкой. У «Обозревателя» начались перебои со всем, что только возможно: с бумагой, краской для печати и, конечно, с деньгами. Номера стали выходить не еженедельно, а реже: сперва раз в две недели, а потом и раз в месяц. Лишь когда «Обозреватель» перешёл к состоятельной Эйнерд, обладавшей хорошей деловой и хозяйственной хваткой, перебои закончились, а сотрудники снова стали регулярно получать жалованье.
Но худшее было впереди. Страшный недуг обнаружился и у молодой Владычицы Свигневы, недавно сменившей свою родительницу Дамрад на престоле. Как только стало понятно, что она не жилец, началась борьба за власть: у руля государства пожелали встать правительницы удельных княжеств, входивших в состав Длани. Многие из них состояли с Дамрад в родстве, а потому претендовали на престол небезосновательно. Они стягивали к Ингильтвене свои войска, и всем верным Свигневе полкам пришлось подняться на защиту столицы от посягательств. Бои шли неделями, кровь лилась реками, в городе начались перебои с пищей: претендентки на престол Длани хотели взять Ингильтвену измором, перекрывая пути снабжения. Жители растягивали старые запасы, как могли. Было введено строгое распределение: столько-то снеди на одно домохозяйство – и не более того. Темань, Тирлейф и Кагерд обделяли себя во всём, чтобы Онирис не почувствовала тяжести лишений.