Больше, чем что-либо на свете

В глазах Свеллы как будто всё ещё поблёскивали сердитые огоньки, но вместе с ними там мерцало что-то этакое – слов не подобрать. Глянешь чуть глубже – и пропадёшь.

– Красивая, – сипло выдохнула Птаха, протягивая руку к чёрным прядям – осторожно, в любой миг готовая её отдёрнуть. – Особенно... гм... глаза.

– Да ну тебя...

Свелла, кутаясь в волосы, зашагала прочь, но Птаха уже не могла её отпустить – ни за что на свете. Догнав девушку, она мягко тронула её за локоть.

– Слушай, а я и не знала, что ты улыбаться умеешь, – сказала она. – Почему я раньше этого не видела? Как я вообще ТЕБЯ не разглядела?

Ответ был ясен обеим: потому что раньше взор Птахи застилал светлоглазый морок Свеи. А на ночном небосклоне сияла луна – такая же белая, как кувшинка в чёрных волосах Свеллы.

* * *

– Матушка, а это что за дерево?

Драгона и Минушь, задрав головы, разглядывали стройную белоствольную красавицу. Жёлтые листья с каждым порывом осеннего ветра срывались с ветвей, словно яркие бабочки.

– Оно зовётся берёзой, родные мои, – ответила Рамут, сидевшая на пеньке.

Навья набрасывала в пристроенной на колене записной книжке кое-какие мысли. Прибыв с дочками на место, выбранное Вуком, она довольно скоро поняла, что как военному врачу ей здесь делать чуть более, чем нечего: войска Дамрад быстро подчинили Воронецкую землю, почти не понеся потерь, и пока больших кровопролитных сражений не велось. Люди оказались не в состоянии противостоять навиям, и те захватили владения князя Вранокрыла буквально в считанные дни. В Звениярском царила тишь да гладь; Рамут исполняла свои обязанности по отношению к соотечественникам, что называется, для галочки: иного и не требовалось. Каждый день она посещала размещённый в палаточном лагере полк под командованием тысячного Адальроха с единственным вопросом:

– Жалобы есть?

Жалоб почти не было. Лишь изредка случались мелкие неприятности: то отправленный на разведку в лес взвод объелся местных грибов и схватил расстройство желудка, то господина тысячного сразило похмелье, и ему требовалось лекарство от головной боли... Всего один раз Рамут пришлось оказывать хирургическую помощь воину, пострадавшему в схватке с медведем. Зверь отвесил незадачливому охотнику такую оплеуху, что тот остался почти без лица, но Рамут знала своё дело. Несколько часов работы – и воин был спасён от участи навсегда остаться уродом.

Свободного времени выходило даже слишком много, и Рамут, не привыкшая сидеть без дела, искала себе занятия. За неимением работы по лечению соотечественников она обратила своё внимание на местных жителей, но сначала нужно было изучить особенности людей, ведь разница между ними и навиями требовала и разного подхода к исцелению. Рамут поразило огромное количество недугов, которым было подвержено человечество – несоизмеримо большее, чем у её сородичей. И, что хуже всего, люди зачастую сами не умели их лечить. Врачебная наука здесь находилась на плачевно низком уровне, смертность была огромной. Рамут не сразу удалось добыть сколько-нибудь годные описания человеческих хворей: если врачебные книги в Яви и существовали, то явно не в этом захолустье... Библиотеки следовало искать в крупных городах, и Рамут вынуждена была обратиться к Вуку с просьбой поискать какие-нибудь труды в княжеском хранилище в Зимграде. Тот хмыкнул:

– Что за блажь? Для чего тебе лечить людишек? Они всё равно подлежат уничтожению.

По чудовищному замыслу Дамрад, основная часть населения захваченных земель должна была подвергнуться истреблению. Потрясённая размахом этой жестокости, Рамут пробормотала:

– Я не хочу участвовать в этом кровавом ужасе ни в каком качестве. Прошу освободить меня от исполнения моих обязанностей.

– Может, заодно и подданства тебя лишить? – блеснул Вук беспощадными льдинками в глазах. – Ты забыла, что как военный врач ты приносила присягу, дорогая? А кто не с Владычицей, тот против неё. А значит, тоже будет неизбежно уничтожен.

«Пропади ты пропадом», – подумалось Рамут. Вук был отвратителен ей до тошноты, до душевных судорог, а голубые ледышки его глаз схватывали инеем сердце. Но вопреки всему в ней тлела безрассудная, ни на чём не основанная вера в то, что Добродан жив – просто заточён где-то там, в чёрной темнице сущности Вука. Она всё ещё посылала ему силы своей души по тёплой золотой ниточке, конец которой утопал в этой мрачной бездне. Ей хотелось верить, что это поддержит Добродана и не позволит Вуку его окончательно погубить. Рамут не оставляла надежд, что обречённую битву можно выиграть.