Больше, чем что-либо на свете

Она поставила на полянке шалаш, в котором раскинула захваченную из дома постель. На её с дочками островке весны царило такое тепло, что спать можно было даже без одеял; мылись они в горячих струях ручья, и его вода очищала до скрипа, так что и мыло не требовалось. От одного её глотка в теле разливалась медово-сладкая благодать и сила свободной цветущей земли. Луговыми цветами пахла вода, и запах этот ещё долго оставался на коже и волосах.

Временами Рамут наведывалась в Звениярское: недуги косили измученных войной людей. Ещё никогда лечение не давалось ей так легко, ведь одно прикосновение сердца-самоцвета ставило хворых на ноги в мгновение ока. В награду за спасение люди стремились дать Рамут что-нибудь из своих скудных запасов съестного, но не всегда она могла принять эту благодарность, глядя на худеньких детишек с голодными глазами. Наступив своим убеждениям на горло, она охотилась и ловила рыбу ради выживания, и как раз во время охоты-то ей и встретился отряд женщин-кошек.

Женщины-воины с кошачьими глазами окружили Рамут, нацелившись в неё из луков.

– Стой! Перекинься в человека и назови своё имя!

Молодая навья поднялась на ноги в человеческом виде – обнажённая, закутанная лишь в волосы, чёрным шёлковым плащом ниспадавшие почти до середины бёдер.

– Моё имя – Рамут, – сказала она. – И я не имею враждебных намерений, просто живу.

Какая-то из кошек, впечатлённая её нагими прелестями, присвистнула, а обладательница сурового голоса, приказавшего Рамут остановиться, шагнула вперёд, одновременно снимая шлем, и на покрытые кольчугой плечи упали русые кудри. Большие голубые глаза смотрели строго и внимательно, с искоркой любопытства; их цепкий взор окинул навью с головы до ног – будто пушистым хвостом пощекотал. И тут сердце-самоцвет вдруг бухнуло, да так сильно, что Рамут невольно потянулась к мешочку на шее. Заскрипела тетива луков, а начальница отряда предупреждающе вскинула руку:

– Стой! Что у тебя там?

– Я не ношу оружия, – улыбнулась Рамут. – Только сердце моей матери.

– Медленно доставай, очень медленно! – приказала женщина-кошка. И добавила, угрожающе выгнув бровь: – Одно резкое движение – и кто-нибудь может выпустить стрелу... нечаянно.

Радужный самоцвет выскользнул из мешочка на ладонь Рамут, и вечерний лес озарился ярким сиянием. Заплясали на стволах деревьев быстрые блики, замерцали доспехи и глаза женщин-кошек, и по слежавшемуся, напитанному весенней влагой снегу пробежали волны хрустального блеска.

– Ты в самом деле навья? – изумлённо пробормотала начальница отряда.

– Да, я навья, – усмехнулась Рамут. – А что, по-твоему, со мной не так?

– Ты держишь в руках свет Лалады, – был ответ. – А такого просто не может быть!

– Лалады это свет или чей-то ещё – я не знаю. – Рамут спрятала камень, ласковым и оберегающим движением накрыв мешочек ладонью. – Я знаю только то, что это свет сердца, любившего больше, чем кто-либо на свете.

– Этот свет сияет и в твоих глазах. – Женщина-кошка, не сводя с Рамут задумчивого, заворожённого взгляда, приблизилась ещё на шаг. – Хм, Рамут. Что-то знакомое... Не ты ли навья-врач, исцелившая девушку по имени Нечайка?

– Да, это я, – кивнула та. Вспомнив о своей бывшей подопечной, теперь уже полностью выздоровевшей, она улыбнулась, но не губами, а сердцем. – Ты знакома с этой девушкой?

– Она – моя невеста, – сказала начальница отряда. – Необычная у меня суженая – на западе нашлась... И ты тоже удивительная.

С этими словами женщина-кошка трижды расцеловала Рамут в щёки и отступила назад.

– Что бы это ни было, оно спасло тебя, – сказала она напоследок, кивнув на сердце-самоцвет в мешочке. – На существо, в чьих глазах такой свет, нельзя поднимать руку. Ступай, ты свободна. Может, ты в чём-то нуждаешься?

– Благодарю, у меня всё есть, – чуть поклонилась Рамут.

С этой охоты она вернулась ни с чем, решив отдохнуть и попытать удачу на следующий день. А утром она с дочками обнаружила подарок – большую корзину со съестным. Чего там только не было! Пироги, ватрушки, горшок каши, блины с рыбой, масло и творог, калачи и кувшин молока... Едва уловимый запах – кошачий, белогорский – окутал Рамут, и она усмехнулась, вспомнив вчерашнюю встречу в лесу.

– От кого это? – удивлялись Драгона с Минушью, жуя по куску калача с маслом.

– Это от Нечайки гостинцы, – сказала Рамут. – У неё скоро свадьба...

*

Рамут три дня толком ничего не ела: на охоте что-то не везло, а объедать жителей Звениярского, которые и сами держали зубы на полке, ей не хотелось. Она отдавала оставшиеся припасы дочкам, а сама лишь воду пила да растягивала горстку орешков, которыми её угостили исцелённые ею люди.

Если бы не чудесная вода из ключа, слабость одолела бы её гораздо быстрее. Влага эта была поистине живительна: всего несколько глотков вселяли бодрость и силы на некоторое время, даже жжение в желудке притупляли. Уже в который раз обманув таким образом голод, Рамут задремала под нежное журчание чудотворных струй.