Больше, чем что-либо на свете

Отпустив девочек поиграть на полянке, она без цели и смысла листала свои тетради. Здесь были заметки о свойствах человеческого тела, описания разнообразных случаев, ход операций... Неплохо бы всё это упорядочить, слишком уж вразнобой, вразброс шли записи. Материала хватило бы на несколько хороших статей, вот только Рамут уже не суждено было блеснуть ими в светлых залах Общества врачей Ингильтвены: проходы закрылись, и всякое сообщение между двумя мирами прекратилось. Среди навиев-зодчих, трудившихся над восстановлением Зимграда, Рамут встретила Леглит; та полностью сосредоточилась на работе и отказалась от мысли о создании семьи. Она бодро улыбалась, воодушевлённо рассказывала об успехах, о замыслах, даже показывала наброски будущего облика отстроенной столицы. Зодчие задумали воссоздать Зимград по образу и подобию городов Нави, а княгиня Лесияра решила посмотреть, что из этого выйдет, и дала добро.

– Матушка, матушка! Вот, это тебе!

Дочки вбежали в дом, принеся с собой весёлый ворох солнечных зайчиков. Драгона, положив на стол перед Рамут перстень с сапфиром, торжественно объявила:

– Госпожа Радимира велела передать тебе это. Она просит тебя стать её женой.

Пальцы Рамут задрожали, накрыв перстень. Осень царила у неё в сердце, горечь и боль пронизывали его, как холодный ветер. Зажав кольцо в руке, она вышла из дома.

Радимира, облачённая в нарядный белогорский кафтан и озарённая солнцем, улыбалась, но стоило ей увидеть Рамут, как радость растаяла и сменилась тревогой.

– Лада, что с тобой? На тебе лица нет... Что случилось?

Вместо ответа Рамут взяла её руку и положила кольцо на ладонь.

– Прости, я не могу, – проронила она, и её голос дал сиплую слабину, сдавленный комом в горле. – Не могу сказать тебе «да», пока ты не поймёшь, кого ты во мне любишь – меня или Олянку. Ты говоришь, что я похожа на неё... Так может, ты вовсе и не меня видишь, а её? Разберись в себе, я не стану торопить тебя. Нужно время, чтобы всё понять.

Радимира горько покачала головой.

– Зачем я только рассказала тебе это... Лада, я давно всё для себя решила, а если б не решила, то не пришла бы сейчас к тебе с этим кольцом. Не знаю, какие тебе ещё нужны доказательства моей любви... Ты или веришь мне, или нет.

– Я не знаю, во что верить. – Голос Рамут дрогнул солоноватым отзвуком слёз, но она удержалась, только уголки глаз увлажнились.

Рамут окинула её печальным, горьковато-нежным взглядом.

– Слушай своё сердце, лада. Это не мне нужно время, а тебе... Научись слушать сердце.

Она шагнула в проход, а навья где стояла, там и осела на землю. Лик сосны дышал покоем, далёкий от земных страстей; о, если б матушка услышала, если б отозвалась на молчаливый крик души, который рвался из груди Рамут!..

– Прости, родная моя, – прошептала Рамут, уткнувшись лбом в ствол и приложив к шершавой, тёплой коре ладони. – Какой-то угар нашёл на меня... Какой-то морок. Ведь ты в моём сердце главная, только ты!..

А спустя несколько дней из прохода на полянку шагнула кареглазая женщина – не кошка и не белогорская дева, а представительница рода человеческого. Её красота была печально-одухотворённой, и, несмотря на моложавый вид, чувствовался в ней большой, горький и непростой опыт жизни. Кожа была гладкой, а возраст выдавал взгляд. Рамут, сидевшая на траве с дочками, поднялась и поздоровалась.

– Здравия и тебе, и твоим деткам, – ответила незнакомка. – Ты целительница, я знаю... Но я не ради исцеления пришла. Я искала могилу твоей матушки, а нашла...

Женщину звали Жданой, и, судя по тому, какими влажными глазами она смотрела на сосну, их знакомство с матушкой было далеко не шапочным. Сердце кольнуло, зверь зашевелился, растревоженный догадкой.

– В её теле засел обломок белогорской иглы, который убивал её, продвигаясь к сердцу, – сказала Ждана. – Она передала Вуку от меня платок с проклятием чёрной кувшинки. Когда-то его звали Доброданом, и он был моим мужем...

Мир сжимался с бешеной, свистящей в ушах скоростью. Он стал размером с эту полянку, на которой помещалась только Рамут, эта женщина, матушка и Добродан-Вук – четыре сплетённые в тесный клубок судьбы. А Ждана шептала, уткнувшись лбом в ствол сосны:

– Как же так?.. Ты же обещала выжить. Чем я заслужила такой дар от тебя? Такой великий, выстраданный, как твоя дочь... Как я буду носить его в своём сердце? Он слишком огромен, слишком ослепителен. Не существует слов благодарности, достойных его величия. Пусть твой светлый покой, Северга, вознаградит тебя за всё, а я буду помнить тебя до скончания своих дней.