Больше, чем что-либо на свете

Одна пляска перетекала в другую, и навья как-то потеряла из виду дочь. Рамут подпирала спиной дерево, на все приглашения отвечая отказом; то ли она загрустила, то ли устала – Северга не могла издали понять. А между тем заиграли свадебный танец – для Бенеды с Верглафом, но виновники торжества не пришли насчёт него к согласию. Бенеда была увлечена дружеской беседой с кувшином и чарочкой, а молодожён стоял около супруги, безуспешно теребя её за плечо.

– Госпожа... Ну, пошли! Наш же танец!

И дотеребился: подвыпившая костоправка сграбастала его к себе на колени и принялась целовать взасос. Получалось глупо: музыка играла, но танцевать было некому.

– Дорогая, я оставлю тебя ненадолго, – сказала Северга Темани.

И ноги, и сердце сами влекли её к Рамут, пригорюнившейся под деревом. С каждым шагом в груди становилось всё жарче, а под конец всё нутро дрожало струной. На несколько мгновений Северга замерла перед Рамут в безупречном воинском приветствии.

– Разреши пригласить тебя.

Изумление распахнуло глаза дочери.

– Но это же танец молодожёнов, матушка...

– А молодожёны заняты кое-чем другим и танцевать не собираются, – усмехнулась навья, бросив взгляд в сторону стола. – Не пропадать же музыке! Пойдём, детка.

И Рамут отделилась от дерева, вложив руку в ладонь Северги. Они вышли на середину пустой лужайки, приковав к себе множество пар глаз, и заскользили в одном долгом полёте. Когда их соединённые в танце руки размыкались, нить взгляда удерживала их вместе и притягивала обратно друг к другу. И вдруг по какому-то волшебству скромно и негромко звучащее любительское исполнение разлилось величественным громом оркестра, а под ногами вместо травы раскинулось льдисто-зеркальное сияние гладкого пола огромного дворцового зала. Крылья музыки распахнулись и понесли их, сцепленных взглядом и незримой, но неразрывной нитью между сердцами; ноги ступали по облакам, по звёздам, по радужным мостам, и весь мир замер, чтобы не мешать, не спугнуть, не потревожить это единение. Мир нёс этот танец на руках, существуя только для него... Не осталось никого и ничего – только полёт среди звёзд и связующая нить взглядов и сердец. Только рука в руке, только бережное касание ладони, только жаркий восторг стеснённого в груди дыхания и шаги по чёрному бархату вечности. Каждый шаг высекался в веках и в памяти бессмертным следом, складываясь в письмена – в три самых главных, самых нужных и нежных слова.

Они вернулись на землю – на сельскую свадьбу, и блистательный зал снова стал лужайкой среди цветущих деревьев. Грудь Рамут вздымалась, глаза сияли отблеском звёздной вечности, в которой они только что побывали, а все вокруг смотрели на них, разинув рты.

– Благодарю за танец, детка. – Северга коснулась губами пальцев дочери.

– У меня что-то в горле пересохло, – возбуждённо сверкая взором и задыхаясь, засмеялась Рамут.

– Ну, пойдём, промочим его.

Они подошли к главному столу. Бенеда воззрилась на них подёрнутым пеленой хмеля взглядом, в котором искорками отражались проблески изумления.

– Ну вы, дорогуши мои, и отжарили! – протянула она. – Взяли и украли у нас свадебный танец!

– А по-моему, тёть Беня, кто-то был очень сильно занят, – усмехнулась Северга, ища на столе что-нибудь не хмельное для утоления жажды Рамут. – И танец оказался бесхозным – попросту брошенным.

– Чешуя драмаука мне в... ухо, – икнула Бенеда, блестя стекленеющим взглядом. – Дали вы жару, однако! Показали всем, как надо плясать!

Темань, по ищущим движениям Северги прочтя её намерения, сама налила чашку ягодного морса и протянула девушке. Её взор был задумчиво-заторможен, словно на её глазах произошло какое-то потрясшее её до глубины души действо. Рамут жадными глотками выпила всё до капли и улыбнулась влажными губами.

– Не-ет, родные мои, нет уж, никто ничего не бросал бесхозного! – вдруг зашевелилась Бенеда, поднимаясь со своего места. Чтобы не упасть, ей приходилось держаться за край стола. – А ну-ка, дружочек, – поманила она молодого мужа пальцем, – пошли, попляшем... Я, может, тоже так хочу!

Впрочем, плясунья из неё была уже никакая, и старшие мужья увели новобрачную с праздника под белы рученьки – спать. Бенеда шатко шагала, повинуясь их заботливым рукам, но на миг приостановилась, мутно щурясь и прицеливаясь, а потом не очень уверенно ткнула пальцем в Верглафа (видимо, он двоился у неё в глазах):

– Ты!.. Не расслабляйся, малыш. Если ты думаешь, что брачная ночь... ик!.. отменяется, то тут ты крупно неправ. Всё будет. Отдохну вот только чуточку...

Свадьба гуляла и гудела до позднего вечера. Распорядителем застолья остался Дуннгар; когда сытые и пьяные гости начали понемногу расползаться, он привлёк молодожёна к уборке стола.

– Эй, малец... Давай, не сиди сложа руки, будто в гостях. В нашей семье так заведено: кто не работает, тот не ест! Шевели задницей, собирай тарелки в корзины. Мыть на речку пойдём, дома этакую гору посуды нам не осилить.

Рамут, не привыкшая сидеть без дела, тоже принялась помогать с уборкой, но Дуннгар её отстранил: