Больше, чем друг

Она говорила это с такой решительностью и блеском в глазах, что я невольно залюбовался ею. Рита всегда была красивой девушкой и, естественно, этого факта не изменили несколько месяцев, что мы не виделись. Но сейчас в ней появился какой-то свет, яркий и теплый. Неужели беременность делает такое с девушками? Или это любовь?

– Ладно, Ромео, тебе нужно поехать к своей Джульетте, – сказала Рита, вставая.

– Но сначала извиниться перед мамой. Я повел себя дерьмово.

– Она поймет и простит тебя, потому что ты ее сын.

– К Трише, наверное, лучше пойти утром, – сказал я по пути к машине.

– Вероятно, так будет лучше всего. Но именно утром. Пока она спит, то не думает об этом. Но как только проснется, она наверняка – как и всякая девушка – в первые полчаса бодрствования успеет накрутить себя так, что ты должен будешь еще месяц бегать за ней, как покорная собачонка, только бы она тебя выслушала. Не осложняй себе жизнь, Адам, думай, как девочка.

Мы рассмеялись, и этот смех был как очищение, как лекарство для моих потрепанных нервов. Я довез Риту до дома, мы обнялись и договорились, что она будет держать меня в курсе развития событий с ее профессором. Я взял с нее обещание, что она будет звонить или писать, если ей потребуется моя помощь или поддержка.

По дороге домой я думал о том, как в каком-то фильме видел, как герой, побывав в шкуре женщины, понял, как сильно обижал своих любовниц. Он съездил к каждой из них и принес извинения. Бред, казалось бы, но это принесло ему облегчение. Сейчас я чувствовал себя так же. Благодаря доктору Уилкинс я понял, насколько важно получить прощение и признать вину за свои поступки. Черта с два я стану святошей или буду извиняться перед парнями, которым устроил кулачные встречи, но некоторые люди – самые близкие мне – точно заслуживали слов извинений. И первым – и, наверное, самым главным человеком в этом списке – была моя мама.

Как только я вошел в дом, она бросилась мне навстречу и повисла на моей шее. Рыдания мамы разрывали мне сердце, не давая вдохнуть. Мы присели в гостиной, и я извинился. Сказал, что повел себя, как идиот, потому что приревновал Тришу к этому ее новому парню.

– Адам, ты влюблен в нее, и это старая новость, – сказала мама, выслушав меня. – Ты должен наконец признаться в этом ей и себе. Сынок, вы же оба страдаете. Я наблюдала за вами за праздничным столом. Вы как будто умираете изнутри, глядя друг на друга. Сходи к ней, поговори. Если ее чувства взаимны, она простит тебя.

– Завтра, мам. Я сделаю это завтра. А теперь давай спать.

Нужно ли говорить, что я глаз не сомкнул? Метался по комнате, как заведенный. У меня из головы все не шли слова Риты о том, что девушки могут додумать то, чего нет. Мне нельзя было оставлять Трише время на размышления, иначе я рисковал никогда ее больше не вернуть, никогда не сделать своей. А она моя, и всегда была. Ну что поделаешь, если я такой непроходимый тупица, что не позволял себе даже думать об этом?

Я несколько раз бросал взгляд на ее окно, в котором горел мягкий свет ночника. Через шторы этот свет было практически не видно, но я уж точно знал, как выглядит окно Триши, когда в спальне не горит свет. В два часа ночи я накинул толстовку и подошел к окну, даже отодвинул задвижку, но так и не решился открыть. Я подумал, что не хотел будить Тришу и вполне могу дождаться утра. Я разделся, лег в кровать, укрылся и пролежал так час. Потом внезапно вспомнил, что не запер окно. Встал, зачем-то оделся снова, обулся, подошел к окну, но на этот раз, как только пальцы коснулись ручки, я не давал себе времени на раздумья. Решительно толкнув его вверх, я выбрался наружу. На улице было чертовски холодно, но вряд ли бы меня это остановило. Я быстро и по возможности максимально тихо закрыл окно и пошел к дому Триши.

Я был спокойным и решительным ровно до того момента, когда встал напротив нее. Мой взгляд блуждал по голым ногам, выше к округлым бедрам, едва прикрытым длинной кофтой, в которую она куталась. Тонкие пальцы сжимали вязаное полотно, как будто оно было единственным, что не давало ей рассыпаться на мелкие кусочки. У Триши были заплаканные глаза, а в них читалось бессилие.

«Она сдалась. Она отпустила нас» – безжалостно стучало в голове беспощадное сообщение. Я бы, наверное, должен был уйти, но не мог. Я стоял и жадно впитывал взглядом каждую любимую черту, каждый жест, каждый вздох. Плевать на обреченность во взгляде. Она должна знать, что я сожалею и что…

– Я люблю тебя, – вырвалось из меня неконтролируемо. Триша вздрогнула и до этого опущенный взгляд метнулся к моему лицу. Я сделал шаг к ней. – Я люблю тебя, Триш. – Она отшатнулась, как от пощечины, и это принесло боль. В моей фантазии она бежала мне навстречу, а не наоборот. Триша все еще молчала. – Скажи что-нибудь, – на выдохе попросил я.

Она жадно рассматривала мое лицо, как будто искала ответы на незаданные вопросы. Я понял, что взаимности мне ждать не стоило, а вот Триша нуждалась в объяснениях. Она слегка трусилась.