Больше, чем это

Телевизор, конечно, не работает. Компьютер тоже. Электронных игр нет. За неимением лучшего Сет достает из шкафа книгу. Это папина, Сет ее уже частично читал, украдкой утаскивая со стеллажа в Америке, когда папа не видел. Она и тогда была для него слишком взрослой, да и сейчас, наверное, тоже. Много энергичного секса, метафоры без конца и края и много философских размышлений о бессмертии. А еще сатир, который всюду совал нос без спроса и, если память не изменяет, на этом и погорел. Сет тогда спросил у папы про «сатиру» (ему казалось, что это слово, более знакомое, он в книге и видит). После долгих запутанных объяснений папа наконец догадался спросить: «Ты где такое высмотрел?» — и на этом чтению украдкой настал конец. Больше Сет эту книгу на стеллаже не находил и, чем все закончилось, так и не выяснил.

Он устраивается с пыльным томиком на кушетке под барабанную дробь и шелест дождя за окном. День тянется дальше. В какой-то момент голод дает о себе знать слишком настойчиво, и Сет разогревает банку сосисок, съедает половину, остальное ставит рядом с остывшим картофельным супом. Когда смеркается, зажигает подвесной фонарь, взятый из туристского магазина. Комната сразу же превращается в театр теней, однако страницы разглядеть можно.

Про ужин Сет забывает.

«Книга, — думает он, растирая глаза, уставшие от сосредоточенного чтения в таких количествах, — это ведь тоже замкнутый мир. — Он заглядывает на обложку. Там играет на флейте Пана сатир, только вид у него куда более невинный, чем на самом деле по сюжету. — Мир, созданный из слов, куда ты на время погружаешься. А потом он заканчивается».

Осталось около пятидесяти страниц, скоро он узнает, чем все закончилось.

И покинет этот мир навсегда.

Загнув уголок, чтобы отметить страницу, Сет кладет книгу на журнальный столик.

На улице совсем стемнело — только теперь Сет понимает, что еще не выглядывал наружу ночью. Взяв фонарь, он снова встает в дверях, укрываясь от дождя, который вроде бы чуть-чуть стих, но барабанит по-прежнему размеренно.

Кромешная непроглядная тьма. Ни огонька нигде, ни уличного фонаря, ни фонарика над крыльцом, ни даже сияния на горизонте, которое всегда бывает от городских огней.

А здесь ничего. Сплошная темнота.

Сет выключает фонарь, и на секунду мир вокруг пропадает. Он стоит, дыша в темноту, слушая шум дождя. Постепенно глаза начинают привыкать, различая тусклый свет луны из-за облаков. Из мглы проступают очертания окрестных домов и палисадников, текущие по мостовой ручьи и дельты на тротуарах.

Больше ничто не колышется и не шевелится.

И тут в разрыве облаков неожиданно мелькает звезда, слабо, едва заметно, однако среди кромешной темноты это как победные фанфары. Здесь, на фоне чернильного мрака, в крохотной прорехе умещается, наверное, больше звезд, чем Сет видел на всем небе за целую жизнь. Прореха растет, рассыпая мерцающие огни, по которым словно мазнули чем-то белым или пролили…

Молоко.

Млечный Путь.

— Обалдеть… — шепчет Сет.

Перед ним и в самом деле раскинулся Млечный Путь. Вся Галактика прямо как на ладони. Миллиарды миллиардов звезд. Миллиарды миллиардов миров. И все они, все эти бесконечные параллельные вселенные, не придуманные, а настоящие, существуют вот сейчас, в данный момент. И жизнь — это не только привычный ему мир, не только крохотный городишко в Вашингтоне и даже не только Лондон. Или Англия. Или ад, если на то пошло.

Там столько всего, что он никогда не увидит. До чего никогда не доберется. Столько всего, что можно лишь углядеть одним глазком, понимая: НЕ-ДО-СТИ-ЖИ-МО.

Прореха в тучах затягивается. Млечный Путь исчезает.

25

Уже поздно. Так поздно он здесь еще не ложился. Усталость чувствуется, но спать не хочется. Вряд ли он выдержит еще воспоминание или сон… или что оно там такое. Они с каждым разом все мучительнее, и Сет понимает, даже стараясь не задумываться о них лишний раз, что худшее еще впереди.

Включив фонарь, он уходит обратно в дом. Секунду стоит в раздумьях, не зная, чем же теперь заняться, но тут что-то толкает его к лестнице. Нет, в мансарду он не пойдет — при мысли о гробе, окутанном густой темнотой, по спине бегут мурашки, — только ведь наверху есть еще папин кабинет. Точнее сказать, мамин, потому что папа всю бумажную работу делал у себя в университете. Чей — неважно, главное, что там семейные документы.

Поставив фонарь на стол, Сет без особой надежды жмет кнопку компьютера. Разумеется, безрезультатно. Огромный системный блок молчит, и допотопный выпуклый монитор (когда Сет в последний раз такие видел?) не светится.

Сет просматривает разбросанные на столе бумаги, закашливаясь от поднявшейся пыли. В основном старые счета, однако на нескольких клочках он моментально, чуть не подпрыгнув от изумления, узнает мамин почерк.