Больше, чем я мог мечтать

– Тебе нужно время, чтобы определиться. Я поняла, обсудим вечером, – она поправила деловито прическу, стоя у зеркала в дверях. Перед выходом что-то ее задержало.

– И еще – тебе нужно усилить подготовку по блоку семейных ценностей.

– Какому блоку?

– Семейных ценностей. Я поговорю с АННОЙ на эту тему.

Улыбнулась на прощание и свое обычное:

– До вечера, дорогой. И возвращайся с хорошими оценками!

Дверь закрылась. Она умчалась на Завод.

Подходя к автобусу, Николай вспомнил утренний разговор с мамой и лицо его приобрело тот оттенок серости, которым покрыты все мамины папки с документами. Насчет оценок он не переживал – с этим все было в порядке. Как и всегда вечерний разговор будет крутиться вокруг Завода, маминых проектов, трудяг – роботов, разгребающих ошибки невнимательных жителей, а потом как бы плавно, но неизбежно, как часовая стрелка, следующая по кругу и не имеющая шанса на изменение курса, переместится на Николая. Мягкий прессинг. Аккуратно подобранные слова. И все для того, чтобы сделать его по образу и подобию своему.

– Привет!

Мария стояла рядом с ним. Задумавшись, он не заметил, как оказался на остановке.

– Привет! – он улыбнулся. Но в этой улыбке не было той утренней легкости, пойманной в шумном школьном коридоре.

Пауза. Неожиданно для себя Мария открыла в себе какую-то смелость, которую до этого момента никогда не ощущала.

– Расскажи, какой у тебя проект. Я, честно, не особо внимательно слушала Игнатию Марковну. Вокруг них толпились другие школьники, загнанные дождем под крышу остановки. Он наклонился ближе к ней и сказал шепотом:

– Я хочу сделать такого робота, который бы не справлялся ни с какой работой и все портил, ломал, в общем, показал свою бесполезность для жителей города.

От такой неожиданности она потерялась. Еще сегодня утром он и подумал делиться с кем-то своими мыслями, носил их глубоко внутри себя. Но эта девушка вызывала в нем доверие, и он открылся ей. Что же она скажет?

– Ничего себе у тебя мысли. Никогда бы не подумала, что ты можешь о таком думать.

Да, пожалуй, ей надо дать время прийти в себя. Нельзя же вот так просто брать и без предупреждения ошарашивать человека своим виденьем будущего. Он ждал ее ответа.

– Похоже, у нас с тобой все-такие есть что-то общее, – она улыбнулась ему. – И мне это нравится.

Подъехал автобус, и школьники, прикрываясь кто рюкзаком, кто зонтиком, кто учебником, поспешили внутрь теплой машины. Они сели вместе на один из задних рядов.

– Давай сделаем это! – сказала она, смотря из окна автобуса на Большую реку, которую они как раз проезжали через деревянный мост, построенный еще в то время, когда не было Завода и мусор закапывали на полигонах в землю.

Глава 6. Дыши глубже

Никита перепроверил школьный рюкзак дважды. Планшет, несколько тетрадей – все было на месте. Он был уверен, что все в порядке, но все равно хранил верность привычке детства. Возможно, как воспоминание о том времени, когда мама была жива и показывала ему, как нужно собирать рюкзак.

– Смотри, тетради складывай в одно отделение, книги (тогда дети еще учились по книгам) – в другое. Пенал с ручками, цветные карандаши и ножницы с клеем отдельно. Порядок в рюкзаке – порядок в голове.

Целовала в макушку и улыбалась краешками глаз. Ничто не выдавало в ней болезни до последнего дня.

На улице шел дождь, но солнце все равно выглядывало сквозь тучи, как будто напоминало всем, что оно здесь и никуда не исчезло, а только взяло отпуск на пару часов. В этой бешеной гонке всего города, где торопились все: взрослые, дети, роботы такая остановка была просто необходима. Он улыбнулся краешками глаз. Снизу донесся голос:

– Никита, завтрак готов!

Поспешно спустился по лестнице в столовую. Отец спешно жевал и почти покончил со своей едой: омлетом и сельдереем.

– Я буду поздно сегодня, ужинай без меня, – отправил тарелку в посудомоечную машинку. Допивая кофе из кружки, спросил: – Слушай, ты никуда не ходишь совсем, а ведь мы не зря же уехали из захудалого пригорода, чтобы дома отсиживаться, а?

Он посмотрел вопросительно на сына сквозь свои очки. Тот молчал. Захудалое. Слово такое грубое и добавить нечего. Сразу понятно – говорят о чем-то неприятном.

– Ну так что скажешь? – спросил отец уже в дверях, накидывая плащ – дождевик. Никита проследовал за ним и остановился в дверях, разделявших комнаты.

– Не хочется. Я дома позанимаюсь.

В глазах отца, прикрытых стеклянной броней, он прочитал разочарование. Тот лишь ответил:

– Как хочешь.

Закрыл за собой дверь и исчез в городских джунглях. Никита вернулся в столовую. Каша остыла. Ничего, есть можно. Пакет с изюмом давно уже был открыт, но до него почему-то никто так и не использовал вот уже несколько дней. Отец оставлял сыну, сын – отцу. Так они, не сговариваясь и перекидываясь парой слов за завтраком, оставляли друг другу безмолвные послания. Иногда молчание звучит сильнее самого громкого голоса, иногда тишина пугает сильнее самой черной ночи, но из нее сложнее выбраться, чем из ловкого профессионального лабиринта.