Больше чем любовь

Он все еще продолжал держать меня за плечи. Он был так близко, что я ясно видела его чистые карие глаза с короткими густыми ресницами. Таких глаз, как у Ричарда, я никогда не видела. Они были печальными и одновременно оживленными. Казалось, они видят меня насквозь. Как я ни старалась, я никак не могла унять дрожь, меня сильно трясло, и я уверена, что он это чувствовал.

И действительно, Ричард спросил:

– Почему ты дрожишь, Розелинда? – Потом Он вдруг замолчал. На секунду лицо его исказилось, как будто разум и плоть ожесточенно боролись друг с другом. Я все никак не могла взять себя в руки и перестать дрожать. Это было выше моих сил. Но я не могла и отвести взгляд от его лица. В тот момент я забыла о том, что такое стыд, и думаю, в моих глазах он прочитал все, что лежало у меня на сердце. Мои холодные как лед руки безжизненно повисли.

И тогда случилось неизбежное. Ричард сделал инстинктивное движение мне навстречу и в следующий момент обнял меня. Он обнял меня, меня, которая никогда не подозревала, что такое может с ней случиться. Но все же я должна признаться, что думала об этом в те бессонные ночные часы, когда вспоминала о нем. Он с силой прижал меня к себе, и я почувствовала исходящее от него тепло… Одной рукой он нежно гладил меня по волосам. Потом он поцеловал меня.

Ричард, Ричард, если я доживу до ста лет, то и тогда я не забуду твоего первого поцелуя.

Только теперь я поняла, что такое настоящая любовь. Так меня еще никто не целовал. И ничего, ничего подобного не случалось в моей жизни! Это нельзя сравнить с тем, как те немногие, кто ухаживал за мной, суетливо, украдкой, полусмущенно пытались приласкать меня, или с тем, как бедный Пат Уокер трогательно пытался вызвать во мне хоть какие-то ответные чувства.

В этом долгом, крепком и нежном объятии я полностью слилась с Ричардом. Несколько захватывающих минут я принадлежала ему, а он – мне. У него не было ни жены, ни ребенка… он был только мой. И я почувствовала это в отчаянной страсти его губ. С маленькой Розелиндой произошла странная метаморфоза – из обычной скромной девушки, зарабатывавшей себе на жизнь секретарским трудом, она превратилась в богиню. Ричард Каррингтон-Эш пробудил в ней инстинкт любви и помог понять, что он – единственный мужчина, которого она могла любить и будет любить всю жизнь.

Наверное, со стороны все это кажется слишком преувеличенным, но это так. Когда Ричард поцеловал меня, я поняла, что буду принадлежать ему не только в тот момент, но и всю жизнь. (О Ричард, любовь моя, я доказала это! И ни один мужчина с тех пор не притронулся к моим губам, и этого никогда не случится!)

Все чувства мои были крайне обострены, потому что я наконец смогла выразить все, что накапливалось во мне за время знакомства, когда я могла представить себе Ричарда только обаятельным и добрым другом, который, познакомившись со мной, немного баловал меня потому, что ему самому это очень нравилось. Но теперь я поняла, что значила для него гораздо больше, и сразу стала женщиной, которую он любил. Я не могла поверить, что он любит меня, но наши губы встретились с таким жаром, который не мог быть просто минутной страстью. Сердце у меня гулко билось, лицо горело, и в глазах наверняка сиял безумный восторг. Как в забытьи, я несколько раз повторила его имя:

– Ричард! Ричард! Ричард!

Его руки повисли неподвижно, он побледнел и выглядел ошеломленным – да, именно это слово соответствовало его состоянию. Казалось, что и он был совсем не готов к такому сильному потрясению. Ему было трудно говорить. Он покачал головой и произнес:

– Нет, нет, нет!

– Почему «нет»? – прошептала я, прижав руки к груди.

– Нет, – повторил он, – Розелинда, этого не должно быть!

Я упала на землю с самых высот восторга и любви. Я оказалась в заколдованном кругу, но лишь на минуту. Эти несколько слов разрушили все очарование любви и вернули меня к реальности. Говорить я не могла, а выглядела, должно быть, ужасно, потому что он быстро заговорил и, протянув руки, взял мои пальцы и крепко сжал их.

– Нет, моя дорогая, нет! – сказал он еще раз, будто пытаясь убедить самого себя в необходимости отрицать смысл этого поцелуя. И тут он впервые назвал меня уменьшительным именем. – Маленькая Роза-Линда, – тихо добавил он каким-то странным голосом. – Ты такая юная и такая милая, ты вся – огонь и щедрость! О, моя дорогая, мы не должны больше так целоваться.

Сама не знаю как, но я смогла лишь вымолвить:

– Неужели? – Мой голос прозвучал вяло и безжизненно.

Ричард провел рукой по глазам.

– Я должен идти, – сказал он. – Уже поздно. Дорогая, прости меня! Я должен идти…

Невозможно описать те чувства, какие я испытывала, но над всем витал страх потерять его. Я чувствовала, что глаза мои полны слез. Пытаясь сдержать безумное желание броситься ему на шею и расплакаться, я сказала:

– Да, кажется, уже поздно.

Он взял шляпу и перчатки, с минуту подержал их в руках, нахмурился. Он все еще был очень бледен. Потом снова бросил их на стол и, к моему огромному облегчению, снова подошел ко мне и взял мои руки.