Больше, чем любовница

«Прекрасный инструмент, но тот, что в музыкальной комнате, конечно, лучше», – невольно подумала девушка.

– Я давно не играла, – пробормотала она.

– Ради Бога, мисс Инглби, не скромничайте. Всякий раз, как на балах юные леди начинают демонстрировать свое искусство, я ухожу куда-нибудь подальше. Только подумайте, что со мной сотворила скука! Я готов слушать даже вас, хотя вы признались, что играете неважно, к тому же давно не практиковались. Идите и играйте, пока я не передумал. А то я могу найти для вас другое занятие…

Джейн направилась к инструменту.

Она исполнила произведение, разученное ею очень давно, – фугу Баха. К счастью, она ошиблась всего дважды, и то вначале.

– Подойдите ко мне, – сказал герцог, когда она закончила. Девушка пересекла комнату и села на стул – прямо перед Трешемом. Герцог пристально смотрел ей в глаза, словно пытаясь удостовериться в том, что она сделала все, что могла.

– Вы правы, – сказал он наконец. – Да, вы действительно играете весьма посредственно. У вас нет музыкального чутья. Вы исполняете каждую ноту так, словно она существует сама по себе и не имеет никакого отношения к тем, что были до нее и будут после. Вы нажимаете на клавиши так, будто это не клавиши, ключи к звукам, а просто безжизненные кусочки слоновой кости. Нажимаете так, будто не верите, что из этого инструмента можно извлечь прекрасные звуки. Полагаю, у вас был очень неважный учитель.

Джейн могла философски воспринимать критику, если критиковали только ее, но такие слова о матери… Этого она не стерпела.

– Вы ошибаетесь! – воскликнула она с возмущением. – У меня был прекрасный учитель! Вернее, учительница. Как вы смеете так говорить о ней?.. Она была на редкость талантлива. Временами казалось, что музыка исходит от нее самой, что музыка в каждом ее пальце. О, если бы вы могли услышать, как божественно она играла! Музыка струилась сквозь нее, словно она была волшебным источником…

Джейн внезапно умолкла, в испуге глядя на герцога. Она вдруг поняла, что слишком уж бурно реагировала на его слова.

Трешем молча смотрел на нее, смотрел с каким-то странным выражением в глазах.

– Значит, вы понимаете, о чем я? – проговорил он наконец. – Дело не в том, что вы несколько раз ошиблись. Дело в том, что у вас нет исполнительского таланта.

– Но как случилось, что у вас в приюте оказалась такая прекрасная учительница музыки? Почему она пошла туда преподавать?

– Потому что она была как ангел, – сказала Джейн, утирая предательские слезы.

– Бедная Джейн, – пробормотал герцог, – наверное, она заменила вам мать.

Джейн едва не вспылила; она совершенно не понимала, что с ней происходит, не понимала, почему слова герцога так ее раздражают.

– Возможно, ваша светлость, – проговорила она, – Но мои воспоминания… Они не должны вас интересовать.

– О, я, кажется, задел чувствительную струну. Что ж, идите и займитесь тем, чем вы обычно занимаетесь в свободное время. Пришлите ко мне Куинси. Я хочу продиктовать ему несколько писем.

Джейн отправилась в сад. Каждый день она выходила сюда, если не было дождя. Весенние цветы радовали глаз, а чудесный аромат щекотал ноздри. Джейн не хватало долгах прогулок на свежем воздухе – того, что составляло значительную часть ее жизни в Корнуолле. Но она боялась выходить из дома, боялась покидать Дадли-Хаус.

Джейн прекрасно знала: если ее схватят, никто ей не поверит. И ее обвинят в убийстве.

Иногда Джейн очень хотелось рассказать обо всем герцогу Трешему. В такие минуты ей казалось, что герцог непременно поможет… И все же она понимала, что поступила бы крайне неосмотрительно, если бы доверилась такому бессердечному человеку.

* * *

К исходу второй недели Джоселин понял: если оставшиеся семь дней придется провести так же, как четырнадцать предыдущих, он просто сойдет с ума. Но Рейкс, черт его побери, оказался, как всегда, прав. Было очевидно, что выходить из дома еще рано. И все же лучше хоть как-нибудь ковылять на одной ноге, чем лежать целый день, задрав ногу.

Джоселин решил воспользоваться костылями.

Его решимость изменить образ жизни особенно окрепла после двух последних визитов. Сначала приехал Фердинанд. Как это не раз бывало, говорил он один – в основном рассказывал брату о подготовке к гонкам, до которых осталось всего три дня. Судя по всему, большинство членов клуба ставили на лорда Берриуэтера. Шансы Фердинанда оценивались как весьма призрачные. Но этот факт не охладил пыл младшего Дадли.

– Да, кстати, – проворчал Фердинанд, – братья Форбс ведут себя на редкость дерзко. Говорят, что ты не выходишь из дома не оттого, что нога не позволяет, а потому, что боишься их. Мол, ранение – только предлог. Если бы они позволили себе сказать такое в моем присутствии, давно получили бы перчатку в физиономию.

– Не вмешивайся в мои дела, – нахмурился Джоселин. – Если они имеют что-либо сообщить мне, то пусть скажут в глаза. Вскоре у них появится такая возможность.