Больше, чем любовница

На бис она исполняла веселую и незатейливую «Робин Адер». Трешем же думал о том, что завтра, наверное, будет подтрунивать над Джейн, но сегодня он мог лишь восхищаться ею.

Когда выступление закончилось, Джейн быстро направилась к двери. Ока полагала, что ей не место среди гостей – ведь настало время ужина. Но Фердинанд неожиданно преградил ей дорогу.

– Мисс Инглби, – проговорил он с искренней улыбкой, – вы замечательно поете. Я восхищен. Разрешите проводить вас в столовую.

Фердинанд снова улыбнулся и с поклоном предложил девушке руку. Он умел быть обаятельным, когда забывал о лошадях, охоте и нелепых пари в клубе.

Джоселин пришел в ярость, абсолютно неуместную в данный момент.

Джейн бормотала извинения, она пыталась найти предлог для отказа. Но тут выяснилось, что не только Фердинанд ею заинтересовался. Девушку окружили дамы и джентльмены. Ее положение в Дадли-Хаусе, а также обстоятельства, при которых она поступила на службу, несомненно, заинтриговали тек, кто не мог жить без сплетен и скандалов. Но Джоселин понимал: не одним лишь скандальным появлением в доме Джейн заслужила такое внимание. Было очевидно, что гости искренне восхищались ее необыкновенно красивым и чистым голосом. И снова Джоселин вернулся к мысли, весь день его смущавшей… Еще ночью, едва услышав пение Джейн, он должен был понять: голос ее не только чистый и красивый от природы, но и прекрасно поставленный. Воспитанницы приюта не обладают такими голосами, даже если это лучший из приютов.

Фердинанд повел девушку в столовую, а по правую руку от нее шел лорд Хейуорд, рассуждавший о «Мессии» Генделя. Джоселин же вернулся к обязанностям хозяина и на время потерял Джейн из виду.

Учитель пения, которого отец Джейн нанял специально для дочери, не раз высказывал мнение, что она могла бы стать профессиональной певицей, если бы захотела, выступать в Милане, в Вене, в «Ковент-Гардене» <Оперный театр в Лондоне> – где бы ни пожелала.

* * *

Но отец заявил, что для дочери графа подобная карьера – дело немыслимое, и Джейн не возражала. Она вовсе не стремилась завоевать признание публики и купаться в лучах славы. Она пела потону, что любила петь и ей нравилось развлекать гостей и родственников.

Но успех в Дадли-Хаусе стал для нее искушением, и она не могла этого не признать. Весь дом чудесным образом преобразился при свете сотен свечей и при обилии ваз с роскошными, искусно составленными букетами; теперь он походил на волшебную страну грез. И в этой волшебной стране все были добры к ней, все ей улыбались. В столовой многие подходили к Джейн, чтобы выразить восхищение ее пением, а некоторые из гостей пытались вызвать ее на более обстоятельный разговор.

Джейн впервые оказалась в Лондоне. И, конечно же, впервые оказалась на таком приеме, в окружении столичной аристократии. Но она прекрасно чувствовала себя среди этих людей, ибо по рождению принадлежала к их кругу. Джейн нисколько не сомневалась: если бы родители не умерли так рано, они бы непременно привезли ее в Лондон во время одного из сезонов и подыскали бы ей приличную партию, соответствующую ее красоте, положению в обществе и приданому.

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться к действительности. Джейн вспомнила, что теперь она чужая среди этих людей. Между ними была непреодолимая пропасть, возникшая в тот момент, когда пьяный Сидни решил овладеть ею и потом жениться на ней. Он хотел взять ее силой, и его столь же пьяные дружки собирались помочь ему в этом. Но Джейн была не из тех, кто позволяет над собой издеваться. Она ударила его книгой по голове.

И этот удар был подобен спичке, подпалившей бикфордов шнур. Этот удар повлек за собой стремительную цепь событий – и в итоге она превратилась в преступницу, в беглянку, скрывавшуюся от властей. Но прихотливая судьба распорядилась так, что беглянка и преступница вдруг оказалась среди представителей лондонского света; причем она стала на редкость искусной притворщицей – во всяком случае, вела себя так, словно ей нечего было опасаться.

– Прошу меня извинить, – пробормотала Джейн, вставая из-за стола.

– Вы хотите уйти? – удивилась леди Хейуорд. – Но мы не можем вас отпустить, мисс Инглби. Разве вы не понимаете, что стали почетной гостьей? Мой муж уговорит вас остаться. Не так ли, дорогой?

Но лорд Хейуорд был увлечен беседой с молодой вдовой в лиловом наряде.

– Мисс Инглби, позвольте отвлечь вас ненадолго, – с улыбкой сказал виконт Кимбли; он взял Джейн за локоток, подвел к стулу, с которого она только что встала. – Вы для нас – настоящая загадка. Сначала вы неожиданно появляетесь на лужайке парка, уже на следующий день, ухаживаете за герцогом Трешемом, а сегодня поете как соловей, причем неплохо обученный соловей. Позвольте мне кое о чем вас расспросить.

Леди Хейуорд, хлопнув в ладоши, взглянула на Джейн.