— Пойдем со мной, — улыбнулась она. — Хочу, чтобы он увидел тебя — какой ты есть, как ты думаешь. Хочу, чтобы он вспомнил, каким ты был раньше, сколько в тебе было блеска, сколько обещаний. Он должен понять, как дорого он тебе обошелся.
— Думаешь, все это для пего важно?
Она улыбнулась. Такой улыбки можно испугаться.
— Важно, — мрачно ответила она. — Ему придется признать, что он не всесилен, что нельзя убивать другого, просто потому что ты сильнее.
— Ты хочешь, чтобы он попытался убить меня? Она снова улыбнулась, но на этот раз улыбка ее была полна удовлетворения.
— Он не сможет. — Рассмеялась и быстро повернулась к нему. — Не волнуйся об этом, Гип. Я его единственная связь с Бэби. Ты думаешь, он предпочтет собственную лоботомию? Рискнет оказаться отрезанным от собственной памяти? Это не память человека, Гип. Это память гомогештальта. Это вся когда-либо собранная информация плюс сопоставление всех известных фактов со всеми другими во всех возможных комбинациях. Без Бонни и Бинни он может обойтись, может действовать на расстоянии другими способами. Может обойтись и без того, что я для него делаю. Но он не может обойтись без Бэби. Ему приходилось обходиться без него с тех пор, как я начала работать с тобой. И сейчас он в неистовстве. Он может притронуться к Бэби, поднять его, разговаривать с ним. Но не может ничего извлечь из него без моей помощи!
— Иду, — негромко ответил он. Потом добавил:
— Тебе не придется убивать себя.
Вначале они вернулись в свой дом, и Джейни со смехом открыла оба замка, не прикоснувшись к ним.
— Я все время хотела это сделать, но не смела, — призналась она. Влетела в его комнату. — Смотри! — пропела. Лампа на ночном столике поднялась, медленно поплыла по воздуху и опустилась на пол у входа в ванную. Ее провод развернулся, как змея, и вилка сама включилась в розетку на плинтусе. Лампа загорелась. — Смотри! — воскликнула Джейни. — Кофеварка поползла по туалетному столику, остановилась. Гип услышал журчание воды, на внешней поверхности кофеварки выступила конденсированная влага. Кофеварка заполнилась ледяной водой. — Смотри, — восклицала Джейни, — смотри, смотри! — И ковер вздыбился бугром, этот бугор пробежал по всему ковру и разгладился с противоположной стороны; ножи, вилки, бритва, зубная щетка, два галстука и пояс дождем обрушились на пол и образовали сердце, пронзенное стрелой. Гил громко рассмеялся, обнял Джейни и повернул ее.
— Почему я никогда не целовал тебя, Джейни? Лицо ее и тело застыли, и в глазах появилось непостижимое, неописуемое выражение — нежность, заинтересованность, веселье и что-то еще. Она сказала:
— Не собираюсь говорить, что ты удивительный, умный, сильный, но немножко и ханжа. — Увернулась от него, и воздух заполнился ножами, вилками, галстуками, лампой и кофеваркой, все это вернулось на свои места. Джейни от двери сказала:
— Поторопись, — и исчезла.
Гип бросился за ней и поймал в коридоре. Ома смеялась.
Он сказал:
— Я знаю, почему ни разу не поцеловал тебя. Она опустила глаза, но не смогла то же проделать с углами рта.
— Правда?
— Ты можешь налить воды в закрытый сосуд. Или убрать ее из него. — Это был не вопрос.
— Правда?
— Когда мы, невежественные мужчины, начинаем рыть копытами землю и задевать рогами за ветки, то это может быть весна, или концентрированный идеализм, или любовь. Но всегда это вызывается повышением гидростатического давления в крошечных резервуарах меньше моего мизинца.
— Правда?
— И вот когда уровень жидкости в этих резервуарах неожиданно понижается, я… мы… ну, начинаем дышать спокойней, и луна теряет свое значение.
— Правда?
— Вот что ты со мной делала.
— Правда?
Она высвободилась, быстро взглянула на него и рассмеялась.
— Ты ведь не станешь утверждать, что это аморально, — сказала она.
Наморщила нос и скрылась в своей комнате. Он посмотрел на закрытую дверь и, может, сквозь нее, потом отвернулся.
Улыбаясь, радостно и удивленно качая головой, он накрыл клубок ужаса в себе самом новым типом спокойствия. Удивленный, очарованный, задумчивый и ужасающийся, встал под душ, потом начал одеваться.
Они подождали на дороге, пока такси не скрылось, потом Джейни повела его в лес. Если когда-то лес расчищали, сейчас это не было заметно. Еле приметная тропинка вьется, но идти по ней легко, потому что кроны над головой такие густые, что подлеска почти нет.
Они прошли к обросшему мхом утесу; и тут Гип увидел, что это не утес, а стена, которая в обоих направлениях уходит ярдов на сто. В ней массивная железная дверь. При их приближении что-то щелкнуло, и дверь открылась. Гип посмотрел на Джейни и понял, что это сделала она.
Дверь за ними закрылась. За ней тот же лес, такие же большие и толстые деревья, но дорожка выложена кирпичом и делает только два поворота. После первого поворота исчезла стена, а после второго, через полмили, стал виден дом.