Больше чем просто дом (сборник)

— Конечно, я это знаю. Он украл какие-то деньги и бежал за границу, а когда вернулся, его посадили в тюрьму.

— Его посадили за неуважение к суду.

— Ну вот, теперь ты его уже защищаешь, Форрест.

— Вовсе нет! Терпеть не могу старого мошенника. Но меня потрясло то, что и мой отец оказался беспринципным человеком. Он и его приятели за глаза поливают грязью Чонси Риккера, но, когда встал вопрос о его членстве в клубе, у них духу не хватило выступить против.

— Но это же пустяк.

— Нет, не пустяк. Для людей отцовского поколения не существует таких принципов, которыми они не смогли бы поступиться. Не понимаю, почему это так, но это так. Я всегда готов простить честное заблуждение, но я не готов выслушивать нотации от людей, чьи моральные устои — всего лишь фикция.

Мать подавленно молчала, сознавая его правоту. Они с мужем, как и все их друзья, были людьми принципиальными разве что на словах. Они могли быть хорошими или плохими по своей природе; зачастую они придерживались правил поведения, усвоенных еще в юные годы, но ни в ком из них не было той спокойной уверенности, какую она наблюдала в своих отце и деде. Ей казалось, что это как-то связано с религией. И одних лишь благих намерений было явно недостаточно для обретения такой уверенности.

Служанка объявила о прибытии такси.

— Пришлите Ольсена за моим багажом, — сказал ей Форрест и затем повернулся к матери: — Я оставляю машину и ключи, беру только одежду. Надеюсь, место в отцовской конторе пока остается за мной?

— Форрест, не говори так! Неужели ты думаешь, что твой отец лишит тебя куска хлеба, что бы ты ни совершил?

— Подобные вещи случаются.

— Ну не будь же таким упрямым, — сказала она сквозь слезы. — Пожалуйста, останься еще хоть ненадолго. Может, все образуется и отец постепенно смягчится. Порошу тебя, останься! Я снова поговорю с отцом. Я сделаю все, чтобы вас помирить.

— И ты позволишь привести Алиду в наш дом?

— Не сейчас. Не проси меня об этом. Я не смогу вынести…

— Все понятно, — отрезал он.

Пришел Ольсен за чемоданами. Мать следовала за Форрестом до входной двери, плача и цепляясь за рукав его плаща.

— Ты не хочешь попрощаться с отцом?

— Зачем? Я увижусь с ним завтра в конторе.

— Форрест, я вот еще что подумала: почему ты не поселишься в отеле вместо Университетского клуба?

— С какой стати? В клубе мне будет удобнее…

Форрест осекся, вдруг осознав, что она заботится не о его удобстве — просто в отеле он бы не так обращал на себя внимание. Удержавшись от язвительного ответа, он быстро поцеловал мать и сел в такси.

У фонаря на ближайшем перекрестке машина была неожиданно остановлена — из майских сумерек навстречу ей метнулась Алида, бледная и осунувшаяся.

— Что такое? — встревожился он.

— Я не могла не прийти. Разверни машину. Как подумаю, что из-за меня ты покидаешь свой дом и семью, которую ты любишь — так же, как я люблю свою, — это невыносимо. Послушай меня, Форреcт! Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Да, именно так. Давай еще подождем. Мы не имеем права причинять такую боль твоим родным. Мы ведь еще молоды и можем ждать. Я уеду из города на какое-то время, а дальше будет видно.

Форрест взял ее за плечи и притянул к себе.

— В тебе больше достоинства и благородства, чем во всей этой компании, — сказал он. — Милая, как я счастлив, что ты меня полюбила!

IV

Свадьбу решили справлять в доме невесты, без пышных торжеств — Форрест и Алида решительно воспротивились идее Риккеров придать этому событию характер публичного реванша. Приглашены были только ближайшие друзья.

На предсвадебной неделе Форрест несколько раз общался по телефону с матерью и по ее намекам и недомолвкам понял, что она хотела бы присутствовать на венчании. Порой он страстно желал ее появления, но в иные минуты это казалось ему несущественным.

Церемония должна была начаться в семь вечера. Около пяти пополудни Пирс Уинслоу как заведенный расхаживал взад-вперед по двум смежным комнатам своего дома.

— Сегодня вечером, — бормотал он. — Сегодня вечером мой сын женится на дочери негодяя.

Он говорил достаточно громко, чтобы слышать самого себя, однако эти слова, столько раз повторявшиеся на протяжении последних месяцев, уже выдохлись и утратили силу.

Подойдя к подножию лестницы, он позвал:

— Шарлотта!

Ответа не последовало. Он позвал снова, а затем прошел в гостиную, где служанка накрывала на стол.

— Куда подевалась миссис Уинслоу?

— Я давно ее не видела, мистер Уинслоу.

Покинув гостиную, он возобновил хождение из комнаты в комнату, в этом бессознательно копируя своего отца — мирового судью, уже тридцать лет как покойного.

— Ты не можешь привести сюда эту женщину и представить ее твоей матери. Дурная кровь есть дурная кровь.

В доме стояла непривычная тишина. Он поднялся на второй этаж и заглянул в комнату жены, но ее там не было; старой миссис Форрест нездоровилось, а Элеонора, как он знал, отправилась на свадьбу.