Больше, чем страх

— Их было несколько. Первая — в «Лос Туркосе» ты обратился ко мне со словами: «Как давно мы не виделись», а должен был сказать: «Как же долго мы с тобой не встречались». Так что как только ты открыл рот, я сразу поняла, что ты не тот, за кого себя выдаешь. И то, что я тебя раскусила, ты понял, когда мы ехали по улице Хуареса. — Она брезгливо скривила губы и добавила: — Одурачить тебя было не так уж и сложно.

Передо мной теперь сидела совсем другая Моник, и это меня потрясло. В том, что настоящее имя ее было не Моник, я уже не сомневался. Ловко ей удалось меня одурачить. Даже не отличающийся особым интеллектом капитан, и тот сумел меня надуть. Надо же, на пароле — а они всегда казались мне детской и наивной игрой — у меня и вышел прокол.

Волнение и тревога вновь охватили меня. Я понимал, что это продолжение действия ядовитых паров, которыми я надышался в квартире Амадора. Однако даже зная причину своего состояния, я не мог побороть в себе ни страха, ни сомнений. Меня пугала мысль, что, если я совершу еще хоть одну, пусть даже малейшую ошибку, доктору и Бафф ничем помочь будет нельзя. Отныне я не имею права на ошибку, любая будет последней в моей жизни. Моник, сама того не желая, подвела меня к этой мысли.

Мне предстояло многое узнать от нее, и я посмотрел на девушку, пытаясь понять, смогу ли при необходимости применить силу и заставить ее говорить. Испачканное помадой лицо Моник, по которому я совсем недавно наносил пощечины, ее большие глаза и пухлые чувственные губы оставались для меня неотразимо красивыми и притягательными. Мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы сначала снять с водителя пояс, а затем связать им руки и ноги Моник. Столкнув мертвого водителя на пол, я перевалил девушку на переднее сиденье, а сам, перебравшись на место водителя, включил двигатель.

— Он... мертв? — спросила меня Моник, как только машина тронулась с места.

— Этот авангард рабочего класса, который у тебя пол ногами? Да, мертв.

Мы проехали немного, потом я свернул с дороги и остановил машину между деревьями, где нас было бы трудно заметить. Выбравшись наружу, я открыл багажник, достал из него моток тонкой проволоки и водительский инструмент. Перегнув проволоку несколько раз, я оторвал от нее два куска, одним связал Моник за спиной руки, а другим — ее ноги. Девушка не проронила ни слова. Затем я вынес ее из машины и посадил под деревом спиной к машине. Здесь, под раскидистой кроной, было не так сыро. Я снова вернулся к «плимуту», вытащил из него тело водителя, дотащил его до дерева и свалил перед сидевшей на земле Моник. Та в испуге отвернулась от трупа.

Я стал задавать ей вопросы, но она упорно молчала. Думаю, с наступлением темноты Моник, сидя рядом с трупом в тихом безлюдном месте, все равно бы раскололась. В этом я был абсолютно уверен. Но ждать, когда ее охватит панический страх и она наконец заговорит, я не мог. Снова вернувшись к машине, я достал из багажника два металлических колпачка от ступицы, затем вынул аккумуляторную батарею, отлил из нее в один колпачок немного кислоты, затем вставил аккумулятор на прежнее место. Моих действий Моник видеть не могла, так как сидела спиной к машине. В другой колпачок я отжал тряпку, предварительно намочив ее в бензине, а затем в оба колпачка добавил воды из радиатора. Кислота разбавилась водой и стала не такой концентрированной, чтобы вызвать ожог, однако достаточно сильной, чтобы появилось жжение. Приблизившись к дереву, я поставил один колпачок у девушки за спиной, а с другим подошел к ней спереди.

— Послушай, Моник. Здесь кислота из аккумуляторной батареи. Поняла?

Она испуганно посмотрела на меня.

— Моник, у тебя очень красивое лицо, самое привлекательное и сексапильное из тех, что мне доводилось видеть. Знаю, как ты им гордишься. И ты абсолютно права. Редкая женщина может похвастаться такой красотой.

— Шелл, что ты задумал? — срывающимся от волнения голосом наконец спросила она. — Зачем ты это принес?

— Ты прекрасно знаешь, что мне от тебя нужно. Где Кулебра и его центр? Расскажи мне о них, о докторе Баффингтоне и Бафф, где они находятся. В общем обо всем, что с ними связано. Скажешь — я не сделаю тебе ничего плохого. А эта кислота — на случай, если будешь упираться.

Моник облизнула пересохшие от страха губы:

— Не надо, Шелл. Ты же знаешь, что я все равно ничего не скажу. Я делаю правое дело и не собираюсь тебе помогать. Меня ничто не заставит отречься от своих убеждений. Шелл, ты же сказал, что я тебе очень нравлюсь, что прикосновения ко мне, мои поцелуи тебя возбуждают. Что ты в постели от меня в восторге.

— Это было прошлой ночью, дорогая. А сейчас ты мне все расскажешь. Ну?

— Нет, ни за что на свете, Шелл, — решительно произнесла Моник.

— Хорошо. Тогда слушай, что тебе придется вынести. Я заранее предупреждаю тебя, потому что мне совсем не хочется этого делать. Тем более с тобой. Но у меня не остается другого выхода.