Больше не приходи

Настя дернулась. В Инне, в ее разговоре, ее красоте было что-то обволакивающее, незаметно связывающее, не дающее от нее оторваться — гордой Насте давно следовало убежать, презрительно дернув плечом, но она почему-то сидела и была готова жаловаться на Кузнецова его любовнице.

— Он был груб, детка? — участливо спросила Инна, и Настя снова дернулась, — теперь от кузнецовского словца.

— Немного, — решилась ответить Настя. — Но я ушла. Думаю, это не повторится, потому что я уезжаю.

— Да?.. Почему? Боитесь? Вас влечет к нему? Он вам нравится?

Настя искренне удивилась:

— Нет. Нет, нет! И он ведь к тому же немолодой.

Инна рассмеялась:

— Ах, ну да, это ведь так и должно быть в восемнадцать лет! Вам ведь восемнадцать?

— Уже скоро двадцать.

— Так значит, вы моложе выглядите. Но все равно — немолодой. Конечно. Вот и хорошо, вы и не уезжайте — чего вам бояться-то? Вы тут просто поработаете, народ бывает у нас прелюбопытный. Вы ведь не слишком хотите ехать?

Настя вдруг вспомнила про “А.Н. коллекцию”, про Германию — а это как же?

— Ну и не уезжайте, — угадала ее сомнения Инна. — Если вы поработаете у Игоря в мастерской, это даст вам больше, чем все институтские занятия. Он ничему учить не будет, но вы увидите, как он пишет. Это не многим удается. И потом, его энергетика… Что говорить, он Мастер!..

— Да, да, — выдохнула Настя. — Художник он изумительный. И так у него все легко, просто диву даешься…

— Вот-вот! Вам надо видеть, как это делается. И потом, — ее голос растаял до самых сладких глубин, — я много вас старше, многое пережила, и вы мне нравитесь. Ведь вам нужна удача. И дай вам Бог! Я этого так хочу. Поймите его. Вы думаете, его отношение к вам — банальное приставание? Ничего подобного! Он видит сотни лиц, и только одно из них ему одному понятным соотношением линий и красок завораживает. Он не успокоится, пока это что-то — не красота даже, а что-то им узнанное и понятое — не выльется в его живописи. Только это. Он необычайный, невероятный человек. Он кажется грубым, но на самом деле так тонок, так умен. Только надо его лучше узнать. Не отталкивайте его! Вы станете старше и поймете, что в вашей жизни было чудо: вы встретили редкого, выдающегося человека. Это может никогда больше не повториться, и вам будет жаль, что обыденное, женское, себялюбивое (если не просто нелепые условности) помешало вам получить нечто небывалое, недоступное другим.

Ничего, ничего не могла возразить на это Настя. Вот сирена-то! И ведь права. Елпидин вечно твердит: гений, гений. Гений не будет тебе кисточки из лопухов таскать, скорее наоборот. А гадко все-таки: такой необыкновенный, а тискал вполне вульгарно. Нет, все перепуталось, и что же делать? Инна ласково улыбалась.

— Поверьте, мне вовсе не хочется толкать вас на что-то, о чем вы после будете жалеть. Но прислушайтесь к себе и разберитесь, что вам надо. Для этого следует прежде всего никуда не уезжать. И знайте: вещи, сегодня важные, завтра покажутся сущей ерундой, но есть и нечто навсегда ценное. Не уезжайте, у вас вот и работа пошла. По-моему, хороший этюд. Правда?

Она обратилась к Семенову, который медленно шел мимо и явно хотел быть замеченным. Он охотно посмотрел Настину акварель.

— Да, хороший, — изрек он.

— Я вот уговариваю Настю остаться, а она что-то засобиралась, — продолжала Инна. — Художнику-то здесь простор. Вот той девушке в белой шляпе, я понимаю, будет скучно у нас. А вам тоже скучно?

— Что вы, что вы, — замахал руками Семенов и поспешно присел рядышком на траву. — Я давно не чувствовал себя так славно. Простота и свобода!

— Это оттого, что Он здесь, — в голосе Инны слышалась именно заглавная буква в слове “Он”. — Да и место колдовское; просто чувствуется, что здесь проходят силовые линии красоты. В таких местах закладывали раньше города, храмы. Знаете, Он шел по лесу, шел и вдруг почувствовал как бы толчок в грудь — Он мне сам рассказывал — и построил потом здесь, именно здесь, Дом.

— Дом тоже удивительный, — подпел Семенов.

— Он будто живой, правда? — Инна закинула голову. — “Прiемная” — сумятица, немного тревоги; мастерская — небеса; эта лестница — прямой путь, внутренняя — лабиринт. У нас как-то один философ здесь жил, — Фуртаев, может, знаете? — и все это так хорошо рассказывал. Я только позабыла.

— Удивительно, — непонятно о чем сказал Семенов. Но Настя его все-таки поняла. Во все глаза он смотрел на Инну из-за дымчатых стекол дорогих очков. Ах, как Настя знала, что такие взгляды означают! Она обычно злилась, когда так смотрели не на нее, а на других, но сейчас решила, что все справедливо. Удивительная эта Инна! Одни глаза чего стоят — внутрь, в темноту свою так и затягивают. Черный мед!

Настя закрыла коробочку с красками, собрала кисти, отошла выплеснуть воду из банки. Семенов завороженно сидел рядом с Инной, и у них был уже свой тихий разговор. Но Инна окликнула-таки уходившую Настю:

— Пообещайте мне остаться!

— Хорошо. Я остаюсь, — Настя помахала ей рукой совсем весело.

9. Исторический аспект. Инна.