Больше не приходи

О предстоящей женитьбе Кузнецова она узнала, как это бывает, случайно и последней. Для всех это уже было явным, публичным фактом. Она, как и на все приключения с «девочками», равнодушно взирала на роман Кузнецова с дочкой нефтепромышленника Дедошина, одного из теперешних его меценатов. Они и познакомились прямо на ее глазах на каком-то вернисаже, и Инна не нашла ничего угрожающего в крупной медлительной особе (безвкусная, слишком отдающая парикмахерской прическа, нелепый зеленый пиджак с зелеными кантами, впору швейцару). Скорее холеная, чем красивая. Или все-таки красивая — той тяжеловесной красотой, которая Кузнецова теперь занимала. Недаром весь год он писал Вальку.

Теперь Инна уже знала, что Лиза Дедошина делает вид, что работает как-то с языками в папиной фирме, что она разведена, что она начала с покупки кузнецовских картин и кончила желанием выйти за него замуж. Лиза обморочила его невозмутимой уверенностью, что все бывает, как она хочет. Не требует, не дергается, не капризничает, а просто берет. Берет его самого в свой спокойный дом, обвешанный его картинами, и он вообразил, что ему это нужно. Господи, что за напасть! Инна всегда боялась даже заикнуться, что чем-то недовольна, что чего-то ей недостает. Она панически боялась его брезгливой мины, его холодного взгляда в сторону, а эта тумба так легко все сделала по-своему. И что же теперь остается? Кузнецов уверял и, что самое смешное, был в самом деле уверен, что у них-то с Инной ничего не изменится, что можно исхитриться и соединить спокойный Лизин дом и внештатную Маргариту. Но Инна все чаще всюду наталкивалась на Лизу, которая занимала ее позиции поддерживающей и необходимой, и в бесстрастной фаянсовой синеве Лизиного взгляда читала себе безрадостный приговор.

И дальше жить, оставшись только с дурацкими рукописями в прокисших редакциях? И сделаться из Маргариты тусклейшей Инной Ивановной? Это невозможно. Этого — любой ценой — нельзя было допускать! Она еще не знала, что сделает, но готовилась ко всему.

Когда Кузнецов с подзабытым пылом накинулся на хорошенькую Настю, Инна впервые за все годы треволнений из-за “девочек” не почувствовала ничего, кроме радости. Повеяло избавлением. Она лихорадочно соображала: Кузнецов может самозабвенно увлечься (это в его духе) и потерять охоту немедленно жениться. Уже выигрыш во времени дорогого стоит. Кузнецов умеет быть вдохновенно упрямым с женщинами, токует, как тетерев, и не суйся к нему в этот блажной час. Лизе же “девочки” могут очень не понравиться; кто, кроме нее, Инны, мог бы так мудро и безропотно терпеть и делать вид, что ничего не происходит! Можно нарочно подсунуть Лизе под нос этот романчик — нефтяная красотка-то с гонором! Только бы Игорь распалился как следует, только бы девчонка не подкачала. Девчонка жидковата, мечется, локотком отбивается — “немолодой”. До чего же дура! Ничего теперь не стыдно; надо вбить ей в мозги, что нельзя ни отбиваться, ни просить чего-то взамен (этого он не любит, это вмиг его расхолодит). Девчонки не убудет. А Игорь! Все же вспыхнул. Он все тот же, значит, только казалось, что он непреодолимо, непроницаемо влюблен в Лизу. Нет, не слепой! И как кстати, что девчонка маленькая, щупленькая, прозрачная, не похожая ни на роскошную Вальку, ни на громоздкую Лизу. Неужто период гигантомании закончился? И приелись скульптурные формы? Вот и славно, вот и увидит, какие у его драгоценной Лизы икры-балясины, какой бесконечно широкий зад. Только не подведи, девочка! Потерпи. Фу, до чего все-таки ужасно, унизительно, неприлично быть сводницей. Но что же делать, когда это единственное спасение? Что же делать? “Вот я уже и подсовываю Игорю девочек сама. Как Ливия Августу”, — подумала начитанная Инна. Это сравнение ее несколько успокоило.

10. Шляпа девушки Оксаны Мельниковой

К полудню пляж раскалился. Только металлически-синие стрекозы метались над водой, все остальное было неподвижно. Неподвижно лежали и загорающие — Егор, Валька и вновь прибывший друг детства Кузнецова Анатолий Павлович Покатаев.

— Жарища, — простонал Покатаев из-под брезентовой кепки мальчукового стиля, которой он прикрыл лицо.

— Гроза будет, — откликнулась Валька. Она была ярко-розовая на голубом полотенце. Загар к ней не приставал, она только нагревалась, краснела и страдала от духоты.

— Валерия, ступай в тень, сгоришь! — посоветовал Покатаев.

— Еще пять минут. Самой уже тошно.

— Дядь Толя, — заканючил Егор имевшимся у него специально для друзей отца детски-капризным голоском, — дайте лодку покататься…

— Лежи уж. Опять что-нибудь сломаешь.

Покатаев перевернулся на живот; спина его радужно лоснилась нездешним загаром.

— Ага! Егорка, умри! Инна твоя, кажется, банкира подцепила! — сообщил он.

Егор открыл глаза и скосил их в сторону Дома. В высокой траве там темнела макушка Инны рядом с синей кепкой Семенова.

— Я еще на крыльце заметила, как он только приехал, — охотно подключилась к теме Валька. — Так на нее и выпучился.

— А она? — деланным голосом спросил Егор.