Больше не приходи

Шляпа летела по косогору вниз к реке. Оксана бежала за ней, путаясь в высокой траве. Иногда шляпа замирала у какого-нибудь куста, и, казалось, сейчас будет схвачена, но тут же, словно специально дразня погоню, срывалась с места и неторопливо катилась, поворачивалась то васильками, то кастрюльным дном тульи. Оксана кричала не переставая, и Покатаев, несшийся наперерез шляпе, хотел не столько спасти ценную вещь, сколько выключить сирену. Он уже было настиг шляпу, несколько секунд качавшуюся на зыбких ивовых ветвях, но очередной порыв ветра сбросил ее в воду. Крик Оксаны усилился до воя.

— Егорка, лови! — завопил и Покатаев, громадными прыжками валясь с косогора. Егор зашлепал по мелководью, поднял ногами веера брызг. Шляпа крутнулась в водовороте и черпанула воду. Почти все обитатели Дома напряженно следили за событиями.

— У, черт! — Покатаев схватил какую-то палку и безуспешно шарил по воде. Шляпа ловко увертывалась, медленно, но неудержимо смещаясь вправо и вглубь, и уже смутно белела под слоем воды. — Егор! Ныряй, ты же в трусах!

Сам он стоял в воде по щиколотки, левой рукой судорожно подтягивая штанины к коленям. Егор нехотя и расчетливо сделал несколько шагов, рухнул в воду, повозился под ивами, и вернулся с размокшим и обвисшим трофеем.

— Ах, какой ужас! Какой ужас! — плакала Оксана. Она неуклюже взбиралась на пригорок, неся в руке на отлёте шляпу, с которой тихо текло.

— Ничего, — пожал плечами Покатаев. — Это же синтетика. Что ей сделается! Высохнет — будет как новая.

Оксана отвернулась и пошла быстрей. В тучах уже близко грохотало, срывались мелкие дождинки. Все заторопились к Дому, прибавили шагу, наконец, побежали гурьбой. Но и дождь припустил, западали часто крупные, как плевки, теплые капли. С дурацким уханьем, огромными скачками бегущих обогнал мокрый Егор. От него пахло рекой.

— Дурной, гроза же! Не бегай так — убьет! — крикнула ему вслед сердобольная Валька, но он уже ловко перемахнул через прясла и скрылся из виду. Вся прочая компания торопливо семенила, но, напуганная Валькой, старалась сдерживать шаг. Покатаев хотел приобнять Оксану. Та увернулась, потому что видела, как Семенов вел Инну в Дом, угодливо держа над ее головой свою синюю кепку. Наконец Покатаев поймал холодную мокрую руку Оксаны. Ее белая кофточка промокла и стала совершенно прозрачной, неожиданно выказав скрывавшийся под ней дорогой и бессмысленный лифчик — два кружевных цветочка на каких-то тесемочках.

Ливень уже бил и шумел. На крылечке стояли Инна и Семенов. Оксана раздраженно потрясла шляпу, стараясь брызгами попасть в Инну.

— Не понимаю, как дамы раньше носили такие широкополые шляпы, и с ними ничего не случалось, — ворчала она.

— Наверное, резинками привязывали к бороде… то есть, я хотел сказать, к подбородку, — предположил Покатаев.

— Вовсе нет, — снисходительно улыбнулась образованная Инна. — Прикалывали к прическе во-о-от такими длинными шпильками. У меня есть две старинные, с опалами. Хотите, покажу вечером?

Оксана не ответила, побежала в “прiемную”, на ходу, под канонаду грома, сдирая холодную, прилипшую к телу одежду.

11. Исторический аспект. Покатаев

Нет ничего тоскливее, чем долгий ненастный день в чужом доме среди незнакомых и полузнакомых людей. “Прiемная” померкла в скучной полутьме, старые вещи глядели хмуро. Валька и Егор бесцеремонно скрылись в каких-то своих отдельных апартаментах. Кузнецов снова взялся писать Инну с сиренью.

Часы тянулись еле-еле. Каждая минута была заметна и долго не кончалась. Оксана дулась на Покатаева, Покатаев устал от Оксаны, Валерику и Насте было неловко друг с другом, и они, отвернувшись в разные стороны, рисовали что-то в своих картонных папках. Один Семенов, казалось, не чувствовал себя несчастным и с интересом рассматривал коллекцию кича.

— Удивительный все-таки дом, — изрек он и вспомнил рассказы Инны о здешнем колдовстве.

— Единственный в своем роде, — отозвался Покатаев. — Во всяком случае, девятнадцать лет назад был единственным.

— Мне как раз девятнадцать, — сказала Настя. — А почему он тогда был единственным?

Покатаев раздвинул улыбкой, как ширму, свои смуглые щеки, показал ряд белых правильных зубов.

— Потому, девочка, что в те баснословные времена, каковых вы, конечно, не помните, простым смертным такие усадьбы не полагались. Что же сооружалось за номенклатурными заборами, никого не касалось.

— А ему почему разрешили? — спросила Настя.