Больше Ничего (СИ)

Annotation

Богданов Сергей

Богданов Сергей

Больше Ничего

Хмурое, сумрачное утро заползло через старую оконную раму в комнату; миновав белые занавески и небольшую фарфоровую котейку, тоже белую, стоящую на белом подоконнике. Вокруг, среди узких стен, еще стоял полумрак, такой, что даже внутренне убранство угадывалось с трудом. В серой полутьме можно было разглядеть стоящий по левую сторону от окна письменный стол, кровать с левой стороны, и белеющую дверь впереди, между ними. А если приглядеться к кровати, то по характерным спинкам сделанными из блестящих металлических трубок, угадывалось ложе с панцирной сеткой, загруженное поверх постельным бельем; где под заправленным в пододеяльник байковым одеялом, легко угадывался силуэт с лежащей на подушке круглой головой. Голова принадлежала женщине, не совсем различимого в полумраке возраста, но, судя по всему, молодой и заметно полноватой, с негустыми, тонкими волосами разбросанными по подушке. Ее глаза, болезненно и строго смотрели на едва начинающийся за окном день, возможно о чем-то размышляя или просто созерцая раннее утро зрачками, которые казались почти мертвыми. Продолжалось так не очень долго, как только в комнате чуть посветлело, оцепенение с обладательницы сетчатого ложа спало, одеяло было откинуто и стало ясно что это совсем еще молодая девушка, но, это печально, симпатичной ее назвать было трудно. Таня, или Танечка, как девушку предпочитало звать большинство окружающих, была сильно невысокого роста, коренастая, хорошо еще хоть с более-менее выраженной линией бедер, с короткими полными ручками. Простецкое рыжеватое личико обрамляли прямые, некрашеные волосы мышиного оттенка, которые, в свою очередь, падали на поношенную белую футболку, заметно размера на три больше, с надписью "c'est ma vie", которая, видимо, служила ей ночной рубашкой.

А за окном, тем временем, вроде как была весна, но настолько дурная, что и взгляд удержать было не на чем; тому в немалой степени способствовал вид из окна первого этажа, открывающий перед взором крохотный уголок рабочей окраины: заросшее низким бурьяном пространство за окном, широкую пешеходную дорожку в асфальтных колдобинах, где плескалась грязная вода, мутная, но с зеркальной поверхностью, и пролегающие на другой стороне широченные два ряда труб; лежавшие на серых, бетонных подпорках. Танечка хоть и всю жизнь, с самого рождения, прожила в этой комнате, лишь с каждым годом бросая взгляд в окно со все более высокого угла, но так и не поняла назначение этих трубищ.

Украдкой повздыхав над унылой картиной, как будто боясь признаться себе самой в собственной тоске, Таня начала одеваться. Как говорила ее мама, которая как раз сейчас готовила на кухне завтрак - "солнце светит - и слава богу". Тане, в прочем, иногда закрадывались неправильные мысли, что возможно милосердному богу стоило сделать еще кое-что в их жизни, помимо того, что каждый день демонстрировать явление небесного светила. Но чтобы такое он мог сделать, она даже боялась подумать; с детства Танечка была приучена - слишком много просить плохо. Она, опять-таки, ничего особо и не просила; ну, почти - исправно молясь каждое утро, хоть и не долго, испрашивала здоровье для мамы, и чтобы день прошел хорошо, и чтобы... в прочем, если доходило до такого, она обычно осекалась. Уже сама формулировка - забрать ее куда-нибудь от сюда, звучала не очень добро, особенно при обращении к всевышнему. Таня, что поделаешь, была еще и суеверна. Но сегодня утром, когда ей даже по началу показалось. что она уже проснулась в хорошем настроении, на нее опять напала тяжелая печаль, хоть носом хныкай да только не перед кем, а перед собой бессмысленно. Поэтому, сложив короткие пальчики в замок перед картонной иконкой стоящей на книжной полке, она себе позволила выдать скороговоркой, словно боясь что передумает произносить такое вслух - "боженька, пусть все изменится. Не надо меня никуда забирать, просто пусть все станет другое..." Потом быстро перекрестившись, отправилась заканчивать свой немудреный утренний гардероб.